Охотничьи угодья

Когда Анна промолчала, Чарльз продолжил:

— Дана взяла меня в качестве своего любовника, потому что, как только поняла, что ее способности вызывать у окружающих вожделение, на меня не действуют, ей стало любопытно, на что будет похож секс с не одурманенным магией партнером.

Анна фыркнула:

— Уверена, что внешняя упаковка ее тоже привлекла.

Чарльз вздохнул.

— Я сказал все неправильно, да? Я должен перед тобой извиниться.

Она взглянула на него.

— Я не хотел обсуждать эту древнюю историю, но и не помешал ей. И я не очень хорошо умею объясняться словами. Позволь мне внести ясность: между нами не было ничего, кроме взаимной признательности. И это случилось сто лет назад или больше.

— Все в порядке, — сказала Анна. — Я понимаю. — Благодаря сухому юмору можно выйти из ситуации. — Ты живешь уже давно, и у тебя было много любовниц, я не могу тебя в этом винить.

Чарльз положил теплую руку на ее колено и произнес:

— Мне понравилось сегодня, когда ты заявила права на меня перед ней. — Он поколебался. — Полагаю, мои чувства были бы задеты, если бы ты смогла говорить о ней без ревности.

Анна убрала правую руку с руля и провела ладонью по его пальцам.

— Тебе нужно проверить свой нюх, Кемо Сабе. Мне не нравится, что ты говоришь о ней. Я хотела разорвать ей лицо, когда она поцеловала тебя. И когда братец волк оттолкнул меня…

— Он не это имел в виду. — Свободной рукой Чарльз постучал по дверце. — Он не способен на уловки, даже для того, чтобы облегчить ситуацию. Он очень прямолинеен.

Парни на «Феррари» все еще висели у них на хвосте, и Анна один раз предупредительно нажала на тормоза.

— Что ж, — произнесла она. Прямолинейный, значит. — Я полагаю, это все объясняет.

Но это ее больше не беспокоило. Ее успокоило не объяснение Чарльза, а то, как она почувствовала радость братца волка, смешанное с удовлетворением Чарльза от того, как она встретилась лицом к лицу с Даной и заявила на него права в лодке фейри. Она не могла видеть все его эмоции. Сейчас от Чарльза вообще мало что слышно, но братец волк, казалось, готов быть более откровенным.

— У вас двоих гораздо больше общего, чем просто одно тело, — заметила она.

Чарльз начал смеяться и сполз со своего места.

— Я полагаю, что так и есть, к добру это или к худу. Ему не нравятся фейри, даже Дана. И он… Мы все еще приспосабливаемся к тому, что у нас есть ты. Мы защищаем нашу стаю, в этом всегда заключалась наша работа. Особенно покорных, которые являются нашим сердцем.

— И он… Ты чувствуешь меня как супер покорную, — продолжила Анна. Она омега и совсем не покорна. Но служила примерно той же цели в стае. Доминирующие волки могли расслабиться рядом с ней, потому что знали, что она никогда не бросит им вызов, не потому что не могла, а потому что ей этого не нужно. Омег не заботило положение в стае, они просто заботились о стае.

— Ты наша, — недвусмысленно ответил он, и веселье в его голосе пропало. — Ты принадлежишь мне и братцу волку. И то, что наше, должно быть в безопасности. Дана не означает безопасность. Ты отвлекала нас, и если бы мы говорили с тобой слишком долго, она бы почувствовала это и обиделась. Обидеть большинство фейри нетрудно, и Дана не исключение.

— Ее реакция на картину, которую прислал ей Бран, была странной, — сменила тему Анна.

— Очень, — согласился Чарльз. — Но не стоило бы преподносить ей подарок, который стоит меньше подарков, которые другие принесут ей во время этой конференции. Лучше оставаться с фейри в хороших отношениях. И я оставляю это моему отцу, он точно знает как двигаться в этом танце.

— Вермеер… Почему она скопировала его вместо того, чтобы нарисовать что-то свое?

— Ее собственные картины хуже. Ты помнишь картины с грустными клоунами? Какое-то время они были повсюду. Яркие и плоские. Пустые.

Анна вздрогнула.

— У моего дантиста они были по всему кабинету.

— Вот я об этом, — сказал Чарльз.

— Может, ей стоит рисовать пейзажи, — предложила Анна. — Копия картины Вермеера сделана очень хорошо.

— Однажды я предложил это, но Дана не проявила интереса. Она хочет рисовать те сюжеты, которые ей нравятся — влюбленных и мечтателей.

— Как думаешь, у стаи хорошая автостраховка? — спросила Анна, снова посмотрев в зеркало заднего вида.

Чарльз оглянулся на «Феррари» и прищурился.

«Феррари» внезапно сдал назад.

— Боже, — сказала Анна. — Тебя удобно иметь рядом.

— Спасибо.

Анна подумала о Дане, прокладывая путь в потоке машин.

Каково это — любить музыку и не уметь петь или играть? Или, что еще хуже, быть знатоком, но никогда не переступать грань между набором нот и высотой тона, и ритмом настоящей музыки? Знать, что тебя не хватало буквально на волосок, но ты понятия не имеешь, как превратить правильность мелодии в мощь и истинную красоту.

Она знала нескольких таких людей в школе. Некоторые из них совершили прорыв, некоторые нет.

До того как перемены вынудили ее бросить учебу, она специализировалась на музыке. Ее основным инструментом была виолончель.

В школе был парень, первая скрипка в квартете, мастер в технике и настолько хорош, что обманывал профессоров, заставляя их думать, что играет музыку. Настоящий вундеркинд.

Анна не подозревала, что он обращает на это внимания, пока однажды вечером, после выступления, когда все отправились в местный бар и выпили пива и эля, отмечая концерт. Остальные танцевали, но она осталась с ним за столиком, обеспокоенная тем, что он старался напиться, хотя обычно был назначенным водителем, попивая чай со льдом или кофе.

— Анна, — сказал он, уставившись в янтарную жидкость в своем стакане, как будто в нем плескалась мудрость века, — я ведь не обманываю тебя, верно? Остальные, — он неопределенно махнул рукой, указывая на их товарищей, — думают, что я гений. Но ты ведь знаешь правду?

— Знаю что? — спросила она.

Он наклонился вперед, от него пахло пивом и сигаретами.

— Ты знаешь, что я мошенник. Я чувствую, как зверь внутри меня кричит, требуя выхода. И если потеряю контроль, это приведет меня к величию вопреки моему желанию.

— Так почему бы не выпустить его на волю? — Тогда она не была оборотнем. Мир казался более безопасным местом, монстры надежно прятались в своих шкафах, а она была храброй в своем невежестве.

Его глаза были старыми и усталыми, голос немного невнятным.

— Потому что тогда все увидели бы, — сказал он ей.

— Увидели что?

— Меня.

Чтобы создать великое искусство, приходилось обнажить свою душу, и некоторые вещи следует оставить в тайне. Некоторое время, после того как ее насильно обратили, Анна вообще не занималась музыкой, и не только потому что ей пришлось продать свою виолончель.

— Анна?

Она ослабила хватку на руле.

— Просто думаю о Дане и о том, почему она не может рисовать так, как ей хотелось бы. — Она поколебалась. — Интересно, это потому что у нее нет души, как утверждают некоторые церкви? Или потому что она боится выставлять все, что у нее внутри, напоказ?

Чарльз выбрал отель ради комфорта Анны.

В центре Сиэтла были более модные заведения, сверкающие драгоценностями из стали и стекла.

Он мог себе это позволить.

В других городах компания маррока даже владела несколькими отелями, и они вложили в них значительные средства. Но он помнил, как всего несколько недель назад Анна была напугана его домом, который не считался экстравагантным или особенно большим. Поэтому подумал, что ей будет удобнее в этом отеле, который ему всегда нравился.