Охотник

Со двора Джонни не выбирается. Днем урывками спит, раз в пару часов вылезает, чтобы стребовать себе чашку кофе или сэндвич, который оставляет почти нетронутым, и потоптаться на границах двора, куря, вглядываясь в деревья и подергиваясь от пронзительного стрекота кузнечиков. Иногда на диване смотрит с малышней телик и подает звуки Свинки Пеппы, чтобы повеселить Аланну. Разок берется попинать во дворе мячик с Лиамом, но шорохи в деревьях начинают его нервировать, и он возвращается в дом.

Ночью бодрствует: Трей слышит приглушенную настырную болтовню телика, треск половиц, когда отец расхаживает по дому, как открывает входную дверь — выглянуть наружу — и закрывает снова. Трей неясно, кого он боится. Может, Кела, а может, местных мужиков. По ее мнению, правильно делает, что боится и того и других — или вообще всех.

По-прежнему боится он и Нилона, пусть беседы с ним прошли как по маслу. Шила наскребла по сусекам остатки сил и внезапно стала такой обыкновенной, какой Трей ее никогда не видела, — учтиво предлагала чай и стаканы с водой, смеялась, когда следователь шутил о погоде и дорогах. Мэв и Лиам, наученные считать Гарду врагами с того самого первого раза, когда Норин пригрозила им за воровство сластей, отчитались перед Нилоном не моргнув глазом, что Джонни в воскресенье не выходил из дома; Аланна робко выглядывала из-под руки Трей и пряталась, стоило Нилону на нее глянуть. Все вели себя идеально, будто с этим родились и выросли. Когда шум автомобиля следователя затих ниже по склону, Джонни чуть из штанов не выскочил от восторга, обнимал каждого, кого удавалось поймать, восхвалял их мозги и отвагу, убеждал их, что уж теперь-то все позади и совершенно не о чем беспокоиться. Сам же, стоит заслышать шум мотора, вздрагивает до сих пор.

Трей на дворе не остается. Ей, как и отцу, неймется, но не от страха, а от ожидания. Неоткуда ей знать, поверил следователь ее байке, действует ли согласно ей, добивается ли чего или пренебрег ею полностью. Трей не догадывается, сколько времени понадобится, чтоб байка ее подействовала — и подействует ли она вообще. Кел мог бы ей сказать, но Кела у нее нет.

Она выходит, но не вниз, в деревню, и не к Келу, а к своим приятелям — вечером. Они влезают на стену чьего-то разрушенного дома и сидят там, делятся ворованной пачкой сигарет и несколькими бутылками сидра, которые им купил брат Эйдана. Ниже их солнце тяжко сидит на горизонте, окрашивая запад в угрюмый красный.

Ее приятели — все не из Арднакелти — ничего толкового не слышали. Им, в общем, насрать на следователя, болтать им хочется о призраке Рашборо, который, судя по всему, уже обитает на горе. Каллум Бейли заявляет, что к нему сквозь деревья шел прозрачный серый человек, щелкал челюстями и ломал ветки. Он это говорит только для того, чтобы напугать Челси Мойлан и можно было бы тогда проводить ее до дома и, глядишь, потискаться, но, конечно, после этого призрака видела и Лорен О’Фаррелл. Лорен поверит во что угодно, и ей обязательно влезать во все подряд, а потому Трей рассказывает ей, что в ту ночь, когда Рашборо убили, на горе ошивались какие-то мужики на машине. И тут же, на раз-два, Лорен выглядывала той ночью в окно и видела, как движутся вверх по склону и останавливаются на полпути автомобильные фары. Она расскажет это любому, кто станет слушать, и рано или поздно кто-то да передаст это следователю.

Тусовка с ребятами изменилась. Трей чувствует себя старше — и отдельной. Они, как обычно, ржут, а она следит за тем, что говорит, и отмеряет сказанное; чувствует вес каждого слова и то, какие волны от них идут, ребята же со всем обращаются легко. Сидр еще не допит, а она отправляется домой. Пьяной не бывает, но достаточно поддатая, чтобы темный горный склон казался рыхлым и едва поддающимся оценке, будто пространства за пределами поля зрения Трей способны надвигаться на нее или распахиваться быстрее, чем она в силах представить. Когда Трей заходит в дом, отец чует, чем от нее пахнет, и смеется, а затем отвешивает ей подзатыльник.

Мэв тоже дома не сидит. Есть у нее приятели из деревни — ну или они у нее есть через раз, остальное время у них какая-нибудь мощная путаная ссора и они друг с дружкой не разговаривают.

— Ты куда? — спрашивает Трей, застав Мэв у зеркала в уборной — сестра нагородила что-то дурацкое на голове и разглядывает себя под разными углами.

— Не твое дело, — говорит Мэв. Пытается пнуть дверь, чтоб захлопнулась, но Трей не дает.

— Рот свой, бля, на замке держи, — говорит Трей. — Вообще про все.

— Ты мне не начальник, — говорит Мэв.

Сил на то, чтобы связываться с Мэв, у Трей нет. В эти дни она, бывает, чувствует себя как Шила, будто ее выскребли дочиста, того и гляди сложится пополам.

— Просто держи рот на замке, — говорит она.

— Да ты мне завидуешь, — говорит Мэв. — Потому что сама все запорола и папе не помогла, вот он теперь и посылает не тебя, а меня все разведать. — Она ухмыляется, глядя на Трей в зеркало, перекладывает локон и вновь смотрит на свой профиль.

— Что «все»?

— Уж тебе– то я не скажу.

— А ну брысь из ванной, — говорит Джонни, появляясь позади Трей в футболке и трусах и потирая лицо.

— Я уже собралась, пап, — говорит Мэв, оделяя его широкой улыбкой.

— Умничка, — машинально произносит Джонни. — Кто у нас папкина помощница? — Прицеливается вроде как огладить ее по голове, Мэв тянется обняться; Джонни направляет ее мимо себя в коридор.

— Чего она там для тебя разведывает? — спрашивает Трей.

— Ай солнышко, — говорит Джонни, почесывая ребра и выдавливая вялый смешок. Он небрит, а пижонская стрижка обвисает ему на лоб. Вид у него говенный. — Ты мне по-прежнему главная подручная. Но Мэвин тоже надо чем-то занять, верно? Бедняжечке кажется, будто ее отставили.

— Что она разведывает? — повторяет свой вопрос Трей.

— Ай, — говорит Джонни и машет рукой. — Мне нравится слушать, куда ветер дует, вот и все. Что округа говорит, о чем следователь спрашивает, кто что о чем знает. Просто чтоб быть в курсе дел, как разумному человеку, информация — власть, уж точно, вот что… — К тому времени, как дверь в уборную за Джонни закрывается, Трей от его болтовни уже отключается.

Когда Мэв в тот вечер возвращается, вид у нее самодовольный.

— Пап, — говорит она, пристраиваясь к нему под бок на диване, где Джонни смотрит телик, — пап, угадай.

— Так, — говорит Джонни, выныривая из ступора и улыбаясь Мэв. — А вот и папкин тайный агент. Выкладывай. Как все прошло?

Трей в кресле. Она терпит отцово курение и прыжки с канала на канал только потому, что хотела присутствовать, когда вернется Мэв. Тянется к пульту и выключает телик.

— Все абсолютно шикарно, — ликуя, сообщает Мэв. — Все говорят, что у них отцы с катушек съезжают, потому что следователи к ним ко всем заходят и разговаривают так, будто они все того человека убили. А Бернард О’Бойл засветил Мешку Макграту по башке, потому что следователь сказал, что Мешок сказал, что Бернард в ту ночь не спал, а Саре-Кейт больше не дают тусить с Эммой, потому что следователь спрашивал отца Сары-Кейт, ненавидит ли он бритов, и мамка Сары-Кейт считает, что это мамка Эммы им так сказала. Видишь? Следователь не считает, что это ты.

Трей сидит, замерев. Чувствует, как торжество несется у нее по венам, как виски, боится шелохнуться — а ну как отец и Мэв заметят. Нилон выполняет задачу, на которую она его направила, послушно топает по тому пути, который она ему проложила. Там, внизу, у подножья горы, среди миленьких полей и опрятных самодовольных домиков, Арднакелти рвет саму себя на куски.

— Ну, боже всемогущий, ты глянь на это, — говорит Джонни, машинально гладя Мэв по плечу. Взгляд его устремлен в никуда, Джонни часто смаргивает, размышляет. — Это классная новость, верно?