Охотники и чудовища

Можно было и дальше продолжать себя обманывать. Например, рассказать себе очередную сказку: Филиппа просто пытается узнать побольше о матери. Но даже у безумия есть предел.

Воспользовавшись простейшим поисковым заклинанием, завязанным на одном из украшений, которое так часто на ней видел, Мэдок с легкостью выяснил, какие книги в последнее время читала пришлая. История Шареса и его обычаи, нэймерры и нэймессы… Почти треть его коллекции побывала у нее в руках. Но особенно хальдага заинтересовал невзрачный на вид том, в котором рассказывалось про таланты, коими обладали редкие иномиряне.

И все сразу встало на свои места. Последние фрагменты мозаики открылись его глазам, и теперь он видел полную картину того, что здесь происходило. Его наина не просто пришлая — она та, от которых Стальные лорды старались избавляться в первую очередь. Если она разовьет свой дар, то научится управлять вейрами, превращать их в марионеток. Отдавать ментальные приказы и натравливать тех на своих же хозяев.

А может, уже умеет? Не зря же его вейр в последнее время постоянно возле нее крутится, бегает за ней чуть ли не с поджатым хвостом. Тот, что всегда старался избегать общества людей, особенно его невест.

— Или Морок такой же, как я, идиот и сумасшедший, или уже полностью под ее контролем. Но с ним я разберусь позже. Сначала — с нэймессой.

Отведя вейра, сопротивляющегося, злобно рычащего (это на своего-то хозяина и создателя!), на конюшню к Гертруде, вернулся в спальню и стал ждать пробуждения иномирянки. Можно было бы разбудить ее посреди ночи, но всякий раз, делая к ней шаг, он останавливался и отступал назад.

Хальдаг забыл, когда в последний раз испытывал страх, но сейчас ему было страшно. Боялся, что стоит только снова ее коснуться, ощутить под ладонью нежность ее кожи, и безумие окончательно пустит в нем корни. Овладеет им и больше не отступит.

Так и стоял до самого утра, не в силах отвести от нее взгляд. В этом он себе уже точно не мог отказать.

И вот он везет ее на казнь, убеждая себя, что лучше сейчас, пока она не начала страдать. Пока из-за нее кто-нибудь не пострадал. Умом понимает, что так надо, так правильно, и все равно из последних сил борется с желанием повернуть обратно.

Как ее зовут? Нет! Он не станет спрашивать ее имя. Для него она пришлая. Опасная чужачка, от которой нужно срочно избавиться.

А ведь ей шло это имя. Филиппа…

Странно, но иномирянка даже не пыталась сопротивляться. Безропотно оделась, покинула его дом, точно ведомая на заклание жертва. Не хищница, а безобидная овечка. Лишь огрызнулась пару раз, уже будучи в карете, и напомнила, что без нее он может распрощаться с мыслью о троне. Хоть трон — последнее, о чем он сейчас мог думать. Да что там… В последнее время только эта девушка, его наказание и проклятие, занимала все мысли и владела всеми его чувствами.

Которых стало слишком много.

А от некоторых было слишком больно.

Он не стал ее слушать, не понаслышке зная, что Вертальд безумец. Швырнул ее в снег, грубо, безжалостно, надеясь наконец увидеть в ней просыпающееся чудовище. Почувствовав, осознав, что их жизни грозит опасность, пришлые быстро меняются, у них обостряются все инстинкты, и главный — инстинкт самосохранения, и слепое желание выжить во что бы то ни стало. А эта…

Поднялась медленно, голову вскинула, бесстрашно встречаясь с ним взглядом, будто королева на плахе, и застыла. Прямая и неподвижная. Ей даже в голову не пришло защищаться. А потом ее взгляд скользнул по зажатому в руке Стального кинжалу, и она пошатнулась, поломанной куклой рухнула в снег.

Позабыв обо всех установках и жизненных принципах, он бросился к ней. Не для того чтобы убить, а подхватить. Прижал к себе крепко, несмотря на сопротивление и отчаянные попытки ударить его посильнее, которые он едва почувствовал, невольно отмечая, что даже для молодой нэймессы она слишком слабая. А уж слезы в глазах и вовсе ввели его в замешательство. Искренние, настоящие. Чудовище должно было разъяриться, попытаться напасть и дать сдачи, а не заливаться слезами.

— Пусти! — прошипела она в страхе, с ненавистью, так отчетливо звучавшей в ее голосе. С ненавистью настолько очевидной, что у него все внутри перевернулось. — Лучше режь, чем души! Отвали!!!

— Фи…

Он осекся, а может, это она его перебила:

— Я Лиза! Не Филиппа!!! И я действительно иномирянка, но жрать никого не собираюсь! Подавись ты своей магией… — Снова толкнула его в грудь, дернула головой, когда он попытался коснуться ее щеки, чтобы стереть очередную прокатившуюся по ней слезу. А потом озвучила то, что теперь и так было очевидно: — Ненавижу…

— Добро пожаловать в клуб, — мрачно усмехнулся де Горт. — Теперь нас двое. Меня ненавидящих.

Она шмыгнула носом, приглушенно буркнула:

— Мне холодно.

Только сейчас он осознал, что на ней одно лишь платье, а его объятия ее не согревают, а только раздражают. Подхватив на руки, понес к карете.

— А теперь куда? На болото к шваррам? Предоставишь им сделать за тебя всю черную работу?

— Домой, — коротко ответил де Горт, устраивая ее, зареванную и дрожащую, на сиденье кареты.

Благо ему хватило ума не брать с собой свидетеля — кучера, а управлять экипажем с помощью магии.

— Все-таки ж… жаль расставаться с мечтой о к… короне, — стуча зубами от холода, а может, от накрывшей ее истерики, швырнула в него упреком Лиза.

Лиза… Теперь он знает ее имя.

Оказывается, у него неплохо получается рыть себе могилу.

— Я не хочу тебя убивать.

— А минуту назад очень д-д-д… даже хотел, — вжимаясь в угол повозки, все еще дрожа всем телом, с упреком проговорила девушка.

Вздрогнула, когда он забрался за нею следом и захлопнул дверцу. Собирался снять с себя камзол, чтобы укутать ее, но пришлая мотнула головой и, резко вздохнув, твердо сказала:

— Не надо.

Карета рванулась обратно, прочь из Зачарованного леса, к высоким стенам Ладерры.

Ехали молча. Лиза продолжала дрожать и ежиться, и по щекам ее по-прежнему катились слезы.

— Ты плачешь, — не выдержав, заметил Мэдок. Попытался протянуть ей платок, но она и от него отмахнулась.

— Ничего подобного!

— Лиза…

В ответ она на него чуть не зашипела. Как самая настоящая нэймесса. Каковой и являлась.

Но об этом он пока больше думать не станет.

— Не плачу я!

Хальдаг мысленно застонал. Раньше с ней было сложно, а теперь будет еще сложнее.