Охотники за Костями
Шрифт:
Все эти мертвые, эти духи…"
Мир достаточно суров — миру не нужны он и ему подобные. Нет перевода дуракам, готовым вести себе подобных в битву, ликовать при виде резни и оставлять позади сочащийся слезами и гноем след убожества, страдания, горестей.
С него хватит.
Сейчас он желает лишь освобождения — это единственный повод оставаться в живых, тащить невинных спутников на пустой, выжженный остров, некогда очищенный воюющими богами от всех форм жизни. О, им он тоже не нужен.
Вера и желание мести лежат в сердцевине всех армий, в сердцах фанатиков с их жестокой,
Лошади вынесли людей из низины, но стаи мух бездумно полетели следом.
Они вышли на тракт, выходивший от побережья, от причалов и доков. Старую линию берега исчертили глубокие овраги — когда низина была озером, дожди размыли землю, ведь когти наводнений не встретили сопротивления корней. Древние леса давно срублены, разорены, уничтожены.
"Мы оставляем за собой лишь пустыню".
Они въехали на гребень, где дорога пьяно запетляла между известняковыми холмиками; вдалеке, в трети лиги, показалась жалкая деревушка. Пустые корали, выпасы. Вдоль дороги, у окраины деревни, лежало полсотни стволов — дерево было серым, как камень, а местами закопченным, словно сопротивлялось разрушению даже после смерти.
Геборик понимал такое упорное сопротивление. "Да, сделайте себя бесполезными для людей. Только так вы сможете выжить, даже если выживут лишь кости. Являйте послание, милые деревья, нашим вечно слепым очам".
Серожаб сейчас скакал в десяти шагах от лошади Резака. Казалось, даже демон достиг предела раздутия своего желудка, ибо его рот закрылся, и почти сомкнулись белые вторые веки. От насевших насекомых здоровенная тварь казалась почти черной.
Как и спина юного Резака. И конь под даруджем. Со всех сторон почва кишела, шевелилась, блестела.
"Как много мух.
Как много…
"Тайну… узришь… сейчас…""
Вдруг вспомнив, где и когда он слышал слова в мушином жужжании, Геборик пробудился — выпрямился в седле быстро, словно зверь…
Лошадь Сциллары шла сразу за лошадью Геборика, немного слева. За ней ехала Фелисин. Сциллара бранилась и все сильнее беспокоилась, потому что мухи окружили всадников, погасив свет — как будто наступила полночь; их жужжание превращалось в слова, и слова эти тысячами ножек щекотали ее мозг. Она едва удерживалась от вопля…
Ее лошадь закричала в агонии, а снизу клубилась пыль, поднимаясь и находя форму.
Ужасный влажный звук, хруст — между лопатками лошади показалось что-то длинное, острое, из раны хлынула густая, алая кровь. Лошадь зашаталась, выбросив вперед ноги, и упала. Сциллара слетела с седла…
Она увидела, что лежит на ковре из хитиновых шкурок мертвых мух; копыта лошади Геборика били воздух над ней — животное визжало от боли, заваливаясь на левый бок — нечто с рычанием скользнуло с умирающей лошади — полосатая шкура, по-кошачьи текучие движения…
И фигуры словно ниоткуда возникли в клубах пыли, взмахивая кремневыми лезвиями — звериный вой — на землю широкими полосами полилась кровь — ее мгновенно облепили мухи — мечи рубили, резали,
вонзаясь в плоть — режущий ухо вопль, все повышавшийся в тоне, воспламенение гнева и ярости — нечто ударилось в нее, когда Сциллара попыталась встать на колени. Она оглянулась. Рука в тигровую полоску, отсеченная прямо между плечом и локтем; рука, вспышка вялой, умирающей зелени среди мушиных полчищ.Сциллара встала, шатаясь, чувствуя боль в животе, задыхаясь — насекомые забили рот при невольно глубоком вздохе.
Рядом показалась какая-то фигура: поднят длинный каменный меч, сухое мертвое лицо повернуто к ней… лезвие дернулось, вонзилось, как пламя, в грудь Сциллары, зазубренный край пересчитал ребра и прошел под ключицей, вырвавшись наружу у лопатки.
Сциллара опустилась на землю, на спину, почувствовав, как тело соскользнуло с меча.
Привидение снова пропало в облаке мух.
Она слышала лишь жужжание, видела лишь хаотический рой, сгустившийся над раной в груди, из которой брызгала кровь — как будто мухи стали кулаком, и он рвался внутрь нее. Проник…
Резак не успел среагировать. Налет пыли и песка, и голова коня вдруг пропала; кровь струями рванулась из артерий, словно надеясь догнать отсеченную голову. Передние ноги подогнулись, обезглавленное животное упало.
Резаку удалось высвободиться, вскочить на ноги в мальстриме мух.
Рядом появился кто-то — он отскочил, выхватив нож и резанув, блокировав удар изогнутого кремневого меча — скимитара. Лезвия столкнулись, и меч врага просто прошел сквозь нож Резака — сила удара казалась необоримой…
Он смотрел, как лезвие входит в живот, смотрел, как оно выходит… и за ним выпадают кишки.
Схватив их обеими руками, Резак упал — жизнь покинула его ноги. Он неверующе взирал на массу в ладонях… повалился на левый бок, свернулся клубком вокруг непоправимой раны…
Пропал слух. Только собственное дыхание, и мушиный зуд… Мухи сомкнулись, как будто заранее знали, что тут случится…
Нападающие возникли из пыли справа от Серожаба. Дикая боль — громадный халцедоновый клинок прорезал переднюю лапу демона, отделив ее и вызвав поток зеленой крови. Второй удар оторвал заднюю лапу, и демон упал оземь, беспомощно дергая оставшимися конечностями.
В тускнеющих глазах мелькнула последняя сцена, зернистая от страдания и мух. В пяти шагах широкоплечая звероподобная тварь, едва ли не одни кожа и кости, переступает через левую лапу Серожаба, а она дергается сама по себе. Входит в мушиный рой.
— Неудовольствие. Не могу больше прыгать.
Едва он соскочил со спины лошади, как два каменных меча дотянулись — один вонзился в плоть, отрубив руку, второй прошел сквозь грудь. Горло Геборика заполнил звериный рев. Он отчаянно изогнулся, пытаясь освободиться от пронзившего тело лезвия. Оно следовало за ним, нанося раны, перерубая ребра, протыкая легкие, печень — и наконец выйдя из бока в сопровождении осколков, брызг крови и мяса.
Дестриант упал и покатился по земле; рот наполнился горячим, кровь брызнула на песок.