Охотники за сокровищами. Страшные приключения в Африке

Вот только судья смотрел на дело иначе.

– Хочу заявить под запись, – возвестил он, – что я возмущен попыткой этих четверых детей вести самостоятельную жизнь без надзора со стороны взрослых. Дети не способны отвечать за себя сами. В связи с этим полный и исключительный контроль над всеми финансовыми вопросами семьи передается Тимоти Квинну.

Тут Шторм встала со своего места и шагнула к судейской кафедре. Сестра была в ярости.

– Разрешите осужденному ребенку высказаться прежде, чем он будет изгнан, – потребовала она.

– А ты кто будешь? – спросил судья.

– Это Стефани, – фальшиво-заботливым голосом подсказал дядя Тимоти.

Это было страшное оскорбление. Глаза у Шторм потемнели, как грозовое небо, пронизанное молниями. Да. Вот за это папа с мамой и прозвали Стефани «Шторм».

– При всем моем уважении к суду вы, сэр, не имеете права судить других людей. Вы лишены сострадания и, по всей видимости, интеллектом также не блещете. Это все, что я хотела сказать.

Шторм села.

Судья снова бабахнул молотком.

– Вам, юная леди, необходимо преподнести урок, – объявил он. – Всем вам четверым! Суд постановил: принадлежащее семейству Кидд судно, именуемое «Потеряшка», вместе со всем содержимым будет в кратчайшие сроки продано на аукционе, а вырученные средства будут в полном объеме направлены на оплату обучения, учебников и проживания четверых новых учащихся школы «Чамли Преп».

Вот и все.

Нас отправят в школу. А «Потеряшка» достанется тому, кто предложит больше.

Сегодня правосудие было не просто слепо. Сегодня оно совсем позабыло о справедливости.

Глава 3

Субботним утром мы отправились в доки – прощаться с судном, которое было нашим домом столько, сколько мы себя помнили.

С нашей «Потеряшкой».

На ней мы обошли весь земной шар. Целых два раза. Без «Потеряшки» у нас не было бы тех захватывающих приключений, что нам довелось пережить.

Стервятники в человеческом обличье сновали по палубам, снимая и унося все, что было на борту, – даже содержимое суперкрутых, сверхсекретных тайников, которые папа устроил в мачтах, в корпусе и на палубах. Это зрелище доконало нас окончательно. Не выдержав, мы с Бек сорвались и устроили Близнецовую тираду (так называли это наши родители).

Конечно, когда мама с папой впервые обозвали нашу перебранку «тирадой», я понятия не имел, что это значит. Поэтому мама (она преподавала нам английский язык) велела мне посмотреть в словаре. «Тирада – продолжительный монолог, служащий для выражения злости и упрека».

Обычно мы с Бек орем друг на друга и обзываемся (я умею обзываться гораздо лучше, чем сестра). Но вот насчет «продолжительности» – это не к нам. Обычно мы орем друг на друга секунд шестьдесят, а потом нам надоедает. Знаете, как салют на Четвертое июля – тут бабахает, там взрывается, искры во все стороны, а потом – пшшш! – и через минуту уже ничего и нет. Только легкий дымок да звездное небо.

Близнецовая тирада номер 442 началась в тот миг, когда я сказал, что зрелище облепивших «Потеряшку» падальщиков – самое страшное, что нам случалось видеть в жизни.

– Да ну? – тут же зацепилась Бек. – А как же ночь, когда погиб папа? Забыл?

– Он не погиб!

– Нет, погиб!

– Нет, не погиб!

– Ах, прости, Бикфорд, но, если папа не погиб, почему он нам не пишет?

– А он пишет, Ребекка! Забыла?

– Ах, ты про то дурацкое письмецо, что мы получили в Северной Каролине?

– Это папа нам прислал!

– Нет, Бикфорд, это ты прислал!

– Кто сказал?

– Я сказала, балбес!

(Я же говорил, что Бек совершенно не умеет обзываться.)

– Мало ли что ты сказала! – огрызнулся я. – Ты вообще чокнутая краскоедка!

– Я твоя сестра, Бикфорд. Между прочим, близнец. Так что я тебя насквозь вижу. Ты еще только задумал какую-то гадость, а я уже все поняла!

– Да ну?

– Ну да!

– Ага, как же. Значит, ты знала, что это я написал письмо?

– А это правда ты?

– А? Ну да.

– Ха! Я так и знала!

– А раньше не знала?

– Нет.

– Это жульничество, Бек!

– Ну и что? Ты что, не знал, что я хочу тебя провести?

– Вообще-то нет.

– Ну вот и я не знала. Наверное, мысли мы все-таки не читаем.

– Да уж.

На том мы и закончили.

Конечно, теперь Бек знала, что письмо прислал я, а не папа, и что у меня нет ни единого доказательства того, что папа все еще жив.

И тут один из стервятников дернул за доски палубы на носу и что-то под ними обнаружил.

Глава 4

– Что там, Риццо? – спросил его приятель. – Да опять тайник какой-то.

– А что внутри?

– Да ничего. Какой-то дурацкий желтый дождевик, вроде как у рыбака на коробке рыбных палочек, и все.

– Это папин! – закричал я, схватился за веревку и по-пиратски перепрыгнул на «Потеряшку». – Он был в этом плаще в ночь шторма! Плащ не продается!

Чумазый парень по имени Риццо понимающе кивнул:

– Хочешь оставить на память, да?

– Ага.

Он отдал мне желтый дождевик.

– На, держи. Глядишь, и сам до него дорастешь.

– Спасибо. – Я туго свернул плащ и прижал к груди.

В ночь большого шторма, когда волны размером с гору, казалось, вот-вот поглотят «Потеряшку», на папе был этот самый плащ.

Почему же, задумался я, почему папа снял плащ и спрятал его в тайнике, о котором никто из нас знать не знал?

Наверное, он хотел подать нам какой-то знак, что-то сообщить!

Вдруг папу и в самом деле не смыло за борт? Вдруг его прямо с палубы забрал вертолет ЦРУ (хотя эту историю я сам придумал, когда писал письмо, на подделке которого меня только что поймала Бек).

Я обшарил карманы плаща в надежде найти наспех нацарапанную записку.

В карманах было пусто.

Я вывернул плащ наизнанку.

Ничего особенного. Только этикетка на воротничке: «Сделано в Китае, Янчжоу».

Плащ был такой старый, что слова «сделано» и «Янчжоу» почти стерлись.

И все, больше ничего. Никаких тайных посланий. И все же одно мы поняли: если даже в самый ужасный шторм папа полез прятать плащ в безопасном месте, значит, он знал, что когда-нибудь вернется и снова его наденет.