Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана

Слыщенко, служивший когда-то в подплаве, осматривал приборы, включал и выключал свет, запускал моторы, которые работали как ни в чем не бывало, и не мог найти объяснения такой загадочной гибели всего экипажа.

– Ну допустим, – говорил он, – что погрузились на грунт, заснули, и газы убили их. Но тогда как же всплыла подводная лодка? Ведь не святым же духом?!

Распахивая перед собой тяжелые круглые двери, Рябинин шел все дальше и дальше. Остановился только один раз, увидев в тесном коридоре пробивавшийся через щель свет. Откатив в сторону клинкет, он долго всматривался в заросшее бородой лицо гитлеровского корветтен-капитана, который лежал на койке, а из-под его подушки торчал золотой корешок недочитанной книги. Над столом командира вражеской субмарины висел портрет женщины, которая щурила продолговатые глаза и грызла большое яблоко…

– Дальше, – сказал Прохор Николаевич и задвинул клинкет так плотно, что свет уже не проникал в коридор.

И вот, наконец, узкий торпедный отсек. Над головой проходят рельсы для подвоза торпед, высятся баллоны со сжатым воздухом, в глазах рябит от обилия рычагов, штурвалов, каких-то клапанов.

– Кажется, заряжены, – неуверенно произнес Слыщенко.

– Открой, – говорит Рябинин.

– Да здесь не по-нашему, – отвечает мичман, пытаясь прочесть краткие надписи на табличках приборов.

– А ты не читай, ты действуй!

– Попробовать, что ли? – и боцман осторожно начал передвигать рычаги, которые, по его понятию, должны бы откинуть внутренние крышки аппаратов. Он запустил несколько каких-то моторов, в баллонах что-то загудело, потом массивные колпаки откинулись, и в отсек медленно поползли, выпятив стабилизаторы, две густо смазанные торпеды.

Когда показались их тупые тяжелые головы, Рябинин рукой стер с них смазку, сказал:

– Вот это ударники?

– Да, инерционные.

– А вот это? – спросил капитан-лейтенант, показав на выпуклые мембраны, торчавшие на боках торпед.

– Это?.. Я не знаю, товарищ командир.

– Ну так я зато знаю, – сурово сказал Рябинин. – Это акустические торпеды… Задвигай их обратно, мы вполне награждены за нашу сегодняшнюю неудачу. Не от таких ли торпед и погиб мой «Аскольд»?

* * *

– Вот видите, – сказал Сайманов, держа в руках раскрытый вахтенный журнал, – здесь командир субмарины занес свою последнюю запись: «Мы настолько утомлены, что, положив лодку на грунт, я разрешил спать всем, оставив унтер-офицера Доббеля дежурить около аппаратов регенерации воздуха»… Потом этот Доббель заснул, как все, и команда постепенно задохнулась от появившихся в лодке газов.

– Это мне понятно, – ответил Прохор Николаевич, – но как же она всплыла?

– Что ж, – улыбнулся контр-адмирал, – и это объяснить можно. Из вахтенного журнала видно, что субмарина должна была вставать в доковый ремонт, но ее неожиданно отправили на позицию. Очевидно, продувная система уже давно потеряла свою герметичность. Прошло несколько дней, и сжатый воздух из баллонов постепенно поступал в цистерны, вытесняя оттуда воду. Наконец наступил такой момент, когда субмарина приобрела нужную ей плавучесть и всплыла наверх…

Когда Рябинин уже уходил, Сайманов еще раз поблагодарил его за службу, велел передать свою благодарность всему экипажу судна-ловушки и, прощаясь, спросил:

– Вы, надеюсь, помните корвет «Ричард Львиное Сердце»?

– Помню… Помню, товарищ контр-адмирал, – повторил он угрюмо.

– А командира его, Эльмара Пилла, вы знаете?

– Слышал от Пеклеванного.

– Так, – сказал Сайманов. – Видите ли, в чем тут дело… Ну а, впрочем, скрывать что-либо от вас не считаю нужным. Скажу прямо: полмесяца тому назад «Ричард Львиное Сердце» затонул от попадания торпеды в машинное отделение.

– И никого, товарищ контр-адмирал, не спасли?

– Спасся только один человек – сам командир.

– Один лишь он? – удивился Прохор Николаевич.

– Да, один только Эльмар Пилл. Причем тело его мы и нашли потом на этой же субмарине. Он спал на диване в кают-компании…

Под звездами

Вчера на рассвете прилетел самолет и сбросил в окрестностях замка пристегнутые к парашютам тюки с теплой одеждой, одеялами, палатками и оружием; отдельно была сброшена удобная походная рация и длинная косица вымпела.

Этот вымпел отнесло далеко в сопки, и его долго не могли отыскать. Никонов понимал, что прилет самолета означает начало той заветной связи с Большой землей, о какой он мечтал уже давно, и нервничал:

– Во что бы то ни стало найдите вымпел! В нем наверняка есть какие-то инструкции, может быть, даже письма от Мацуты и Белчо, – говорил он и думал: «А может, и от жены…»

Вымпел только к вечеру принес усталый лапландец Хатанзей, передал Никонову провощенный пакет, а шерстяной косицей яркого цвета повязал себе шею. Никонов долго изучал присланные ему инструкции, но содержанием их делиться ни с кем не стал, – как-то вдруг замкнулся, ушел к себе наверх и, завернувшись в новое одеяло, молча пролежал до следующего утра.

Утром товарищ Улава принесла ему кружку черного кофе, села рядом.

– Вот не ушла, – сурово сказал ей Никонов, – а, видишь, они благополучно добрались до своих.

– Страшно было, – чистосердечно призналась женщина.

– А здесь?

– Привыкла.

Кладя в кружку трофейный синеватый сахар с примесью ментола, Никонов недовольно сказал:

– Спать не даете… Всю ночь за стенкой шебаршили.

– А мы думали, что и вы придете… Нам Осквик медведя изображал, а потом на ремнях боролись…

– Дельвик проснулся?

– Спит еще.

– Разбуди. Он уходит от нас сегодня. И, кажется, надолго, – Никонов протяжно вздохнул.

– А вам жаль?

– Чего?

– Ну вот, что уходит он.

Никонов долго мочил в кружке сухарь, ответил не сразу:

– Иржи Белчо ушел, теперь вот… Конечно, жаль, но… сама понимаешь: приказ комитета Сопротивления, он сейчас нужен в Осло… Забери! – он сердито сунул ей в руки пустую кружку, велел идти будить Дельвика.

Вместе с Дельвиком они пошли к реке умываться. На травах лежал серебристый налет изморози, косо проглянувшее солнце придавало граниту какой-то кровавый оттенок.

– Я вернусь, наверное, через месяц, – сообщил норвежец. – Дядюшка Август изредка будет приходить в отряд, но пастора советую вам до времени оставить.

– Я знаю, – отозвался Никонов. – Сейчас, после ареста, – его легко подвести…

Ограждавшие речную долину, дымчато синели причудливые скалы, красные гроздья рябины вспыхивали под солнцем. Вокруг было печально и тихо – журчание реки мелодично вплеталось в тишину, но не могло нарушить и разбудить ее величавого покоя…

– Он, по-моему, несчастный человек, – неожиданно произнес Дельвик, вставая коленями на выпуклые мокрые камни.