Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана

– Иди!..

На улицах было сумрачно, сыро. Кольский залив густо заволокло туманом – кораблей не видно. Подняв воротники, мимо Мацуты проходили судоремонтники. Они спешили в цехи, раскинувшиеся вдоль берега. С крыши метеостанции, прилепившейся на карнизе скалы, пускали змея, который плыл в небе большим четким квадратом. На Приморском бульваре ветер гнал клочья бумаги, трепал расклеенные по заборам афиши с именами заезжих гастролеров.

Около серого здания техникума старый боцман остановился, решительно толкнул массивную дубовую дверь. Гардеробщик – седоусый матрос на деревянной ноге, с тремя георгиевскими крестами на истертой фланелевке – принял шинель и фуражку Мацуты.

– Где служил, браток? – спросил его Антон Захарович.

– На эскадренном миноносце «Генерал Кондратенко».

– Осенью тысяча девятьсот семнадцатого года это не вы дрались с семью немецкими миноносцами на Кассарском плесе?

– Так точно, мы. Там я третий крест заработал, там и ногу потерял. С тех пор и прыгаю на одной…

В коридорах, где толпились курсанты, было тепло и шумно. Антон Захарович сразу заметил среди коротко остриженных голов парней девичьи прически и не удивился этому: Баренцево море издавна знало капитанов-женщин. Он проходил среди толпившихся курсантов и слышал за своей спиной голоса:

– Это с кафедры механики?

– Нет, говорят, траловое дело читать будет.

– И совсем неправда: лаборант кабинета морпрактики.

Прозвенел звонок. Держа под мышкой журнал, чувствуя, как в горле вдруг стало сухо, Антон Захарович вошел в кабинет. При его появлении класс дружно встал, и девушка в синей блузке четко отрапортовала:

– Товарищ преподаватель, в штурманском классе первого курса тридцать семь человек, присутствуют – все. Класс готов к практическим занятиям. Дежурная – Анфиса Хлебосолова.

Улыбнувшись внучке своего старого друга, Антон Захарович вышел на середину аудитории и сказал:

– Здравствуйте, товарищи!

Дружно ответив на приветствие, класс по команде Анфисы сел…

В просторной аудитории все напоминало о море. Вдоль стены стояла шлюпка под парусом, упираясь в потолок мачтой. В углу лежал большой адмиралтейский якорь, перевитый тяжелой цепью. На широких подоконниках расположились модели кораблей. Пришпиленные к фанере такелажные инструменты пестрели знакомыми боцманскими названиями.

Один из стендов был густо перевит морскими узлами. Мацута сразу заметил, что самый красивый и самый сложный топовый узел сделан неправильно, и он тут же перевязал его как надо. Класс внимательно следил за его ловкими, почти незаметными движениями. Многие, наверно, так и не поняли, к чему сводится эта перевязка узла: узел выглядел по-прежнему, только один его шлаг лег не сверху, а снизу, и это как раз и делало топовый узел надежным узлом, а не бесполезным, хотя и красивым кренделем.

Потом Мацута надел очки и, раскрыв журнал, поставил в нем дату. Сказав давно приготовленную фразу:

– Нус-с, приступим, молодые люди, – он остановился.

Перед ним сидели молодые люди, а он, смотря в их ясные глаза, остро завидовал молодежи, ибо ее ждало море. Но зависть старого, «исплававшегося» моряка была доброй завистью, и ему неожиданно захотелось сказать этим юношам и девушкам о себе.

– В этом кабинете, – сказал он, – мы будем изучать основы морского дела, которое научит вас многому. Вы поймете, что корабль – это дом моряка, где все надежно, выверено и прочно… Выверено и прочно, – повторил он и после томительной паузы продолжал: – Вы уже, наверное, знаете, что в основу корабля кладутся киль, шпангоуты, бимсы, стрингеры и…

В классе послышалось шуршанье страниц, возбужденное перешептывание, хлопанье крышек чернильниц.

– Закройте книги, – строго сказал Мацута, – всего, что я вам хочу сейчас сказать, вы не найдете ни в одном учебнике. А я хочу сказать, что, кроме балок сортовой стали, гнутых листов металла и всевозможных труб, в каждом корабле есть еще и душа… За сорок лет, проведенных на море, я видел не раз, как рождаются корабли и как они умирают. Их рождение отмечают празднеством, как рождение человека. И умирают корабли тоже как люди. И жалко их, как людей. Корабли действительно имеют свою душу. Но душа корабля – это душа людей, плавающих на нем. И вот вам надо сразу понять основные законы, без которых корабль не может иметь души, – это точное знание и соблюдение морпрактики, корабельная дисциплина, мужество и любовь к своему делу, ибо без этой любви вы никогда не сможете стать настоящими моряками. А ведь чего не знаешь – того любить нельзя!..

Прекращение огня

Карта показывала точно: здесь, в этой лесной глуши, вдали от проезжих дорог и селений действительно стояла изба, поставленная на четыре низко спиленных дерева, как на куриные ноги. Из трубы вился дымок, и лейтенант Стадухин, вспомнив детские сказки, улыбнулся: ему показалось, что из этой трубы вот-вот вылетит на помеле горбоносая ведьма.

Он соскочил с коня, отпустил его пастись на лужайке и кнутовищем постучал в ставню закрытого окна:

– Эй, кто тут есть, отопрись!

Послышалось шлепанье босых ног, скрип расшатанных половиц, и наконец щелкнула задвижка. На пороге стояла рослая широкая женщина лет тридцати пяти, а то и сорока. Распущенные густые волосы опутывали ее всю, большие светлые глаза смотрели пронзительно и остро.

– Переночевать пустишь? – спросил лейтенант.

Финка ничего не ответила, пропуская его вперед. В темных сенях она положила на плечо офицера руку, и тот почувствовал, что рука ее необычно сильная, как у мужчины. В светелке, куда женщина провела его, душно пахло землей и лесными травами. Присмотревшись, лейтенант заметил, что вдоль всей комнаты протянуты деревянные жерди, на которых сушились пучки пырея, ромашки, озерной бодяги и какие-то длинные корни. Под ногами офицера, сопя и фыркая, прокатился колючий кругляш ежа.

– Картошка есть? – спросил лейтенант.

– А надо?

– Давай, сейчас еще придут офицеры… А это что?

Стадухин выкатил из-под лавки станковый пулемет.

– Землю пахать, что ли?

Женщина промолчала. Солнце зашло за вершины деревьев – в доме стало совсем темно. Капли дождя четко застучали по листве. Жалобно взвизгнула подхваченная ветром ставня.

– Сын твой? – спросил Стадухин, освещая спичкой обтянутый траурной лентой портрет молодого парня, всего обвешанного щюцкоровскими отличиями.

– Сын… вы убили его под Виилури!

– А сколько наших убил он?

Финка взяла в руки нож.

– Картошку чистить?

– Как хочешь, – ответил лейтенант, – только не подмешай там чего-нибудь… Не надо было твоему сыну в драку лезть!

«Поскорей бы уж пришли офицеры», – подумал он и снова спросил:

– До границы далеко?

– Вот картошки сварю, – как-то хитро улыбнувшись, ответила финка, – и пойду, завтра утром уже там буду. А с вами не останусь!

– Твое дело…