Окно напротив

– Да.

Машка развернулась к Донских.

– Хм. Не вижу на нем следов от пуль и ножевых ранений! Гляди-ка, - сказала она, отстраняясь от меня, - и лицо не исцарапано.

– Привет, - усмехнулся Серега.

Мурзя обвела его хитрым взглядом с головы до ног и еще раз хмыкнула.

– Ну, привет. Я – Маша. Раздевайся, раз уж пришел. Бросай обувь и проходи.

– Кто это был? – спросил он, кивая на дверь, и снял ботинки.

– Папаня, - усмехнулась она.

– Не похож на тебя.

– А он мне отчим. Так, для справки.

– У меня тоже отчим. – Донских повернулся и помог мне избавиться от куртки.
– Точнее мачеха.

– Ничосе, - присвистнула Машка, принимая одежду из его рук.

– Да, я даже научился различать эту холодинку во взгляде. Когда родители не родные. Ну, ты понимаешь. Не всегда так бывает, конечно.

Мурзя повесила наши куртки на вешалку и указала рукой на дверь своей спальни.

– У меня нормальный отчим.

– Я тоже не жалуюсь, моему папе с ней хорошо. – Серега взял меня за руку и повел за собой в комнату.
– А ей хорошо без меня.

Я остановилась и тронула подругу за плечо.

– Маш, мы что приперлись-то… Нам негде остановиться сегодня. Если ты нас выгонишь, нам придется вернуться… Туда, к Аньке.

– Стало быть, вы все выяснили? – Машка поочередно посмотрела на нас обоих.
– Между собой.

– Да, - поспешно ответила я, пытаясь избежать при Сереге ненужных вопросов.

– Тогда, голубки, можете остаться у меня. – Она добродушно распахнула нам свои объятия. – Мама на смене, папаня ушел бухать. Вот, садитесь на стулья или прямо на кровать.

Мы прошли в уже знакомую комнатушку, небогато обставленную, но достаточно уютную. Постель с утра так и оставалась не заправленной. На тумбочке валялись тетради и ручки. На истертом деревянном полу одиноко лежал в пыли учебник по анатомии.

Мурзя подставила к высокому шкафу хлипкий стул, взобралась на него и достала из верхнего ящика постельное белье.

– На, - швырнула она его мне в голову. – А я постелю себе в зале.

– Спасибо, - едва успев увернуться, проговорила я и принялась подбирать наволочки с пододеяльником.

– Есть хотите?
– весело спросила подруга, спрыгнув вниз.

– Нет, спасибо, - замялась я.

– А все равно ничего нет, - засмеялась Машка, - вот папаня и свалил.

– Ну, спасибо хоть, что предложила.

– Мать, - вдруг воскликнула она, обеспокоенно оглядывая меня, - а ты когда ела в последний-то раз?

Скрывать не было смысла.

– Не помню, - я села и прислонилась головой к Серегиному плечу.

Мурзя развела руками.

– Тогда я пойду, поскребу по сусекам. Заодно и чайник поставлю. Что вы будете? Чай черный, зеленый, кофе, какао?

Похоже, ее щедрость сегодня не знала границ.

– Кофе, - робко ответил Серега.

– Его нет, - весело хихикнула подруга.

– Не знаю, - он пожал плечами, - тогда зеленый давай.

– Его тоже нет, только черный.

Донских навалился на спинку стула и рассмеялся.

– Зачем тогда ты спрашивала?

– Я же гостеприимная хозяйка! Как я могла не спросить?!

Мурзя развернулась и важной походкой пошлепала на кухню.

– Давай сядем к батарее? – предложила я.
– Погреемся.

Серега кивнул, и мы наперегонки бросились к окну. Его ноги были длиннющими, оттого и шаги получались огромными. Мне показалось, что он сделал всего один шаг, чтобы меня обогнать, а в конце еще и двинул бедром так, что я отлетела к противоположной стене. Непрерывно смеясь, мы упали на пол возле раскаленного радиатора, прислонили к нему холодные ступни и ладони и, пока Машка гремела чем-то на кухне, дрожали, глядя друг другу в глаза.

Я изучала его, прикрывшись волосами. Мне хотелось забросать его вопросами. Почему он не говорил про мачеху? Откуда он узнал, что моя мама умерла? Почему он выбрал меня, а не Аню?

Хотя вот именно в эти дебри лезть бы не стоило. Все было написано в его глазах.

– Есть кефир и хлеб. – Прервала мои мысли Машка. – Мама сама испекла. Утром.

– Давай сюда, - я протянула успевшую оттаять руку.

– Я пока начну жарить яйца, не ругайте меня, я, правда, не ждала гостей.

– Что ты, спасибо и на этом!

Серега разломил краюху мягкого хлеба напополам и подал мне ту часть, которая была больше.

– Это нормально, что я смеюсь в день похорон матери? – спросила я его.

Он взболтал бутылку кефира и поставил ближе к батарее.

– Это не стыдно. Иногда боль находит такой выход.

– Но ты же понимаешь, что я чувствую?

– О, да-а, - мрачно улыбнувшись, ответил Донских и поцеловал меня в нос. – Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать.

– Мне так жаль, прости, - спохватилась я.

– Совсем не хочется сейчас говорить об этом, - он отломил хлеб и положил мне в рот.

Даже после такого маленького кусочка мне захотелось закрыть глаза и застонать. Душистый и пышный, как пух. Очень похож на тот, который пекла мама. А еще у этого хлеба был удивительный запах. Он пах небом и травой, и парным молоком. Такой можно было есть бесконечно!

– Взрывай, - прошептал Серега, протягивая мне бутылку с кефиром.