Окно напротив
Шрифт:
– У-у-у. После давай тогда.
– Хорошо.
– Возьмешь, значит, нас к себе?
– А как же! А то ведь некому чемодан мой таскать, - он указал глазами на большой оранжевый ящик, стоящий в ногах у женщины.
– Тогда беру с тебя слово. Приезжай, мы будем ждать.
– Постараюсь, - ответил мужчина и направился к двери.
Мы с Ильей собрали Аню, помогли надеть куртку, сопроводили до машины и расстались без лишних слов
– Вот так Новый год, - прошептал Смоляков, усаживаясь в кресло.
– Вы оставляйте меня здесь, - предложила я, - а сами езжайте в общагу.
Мурзя присела рядом. Пока нас не было, она уже успела переложить ребенка в кроватку.
– Тебе придется тусоваться здесь с ребенком, пока мамашка не выздоровеет. –Развела руками она.
– А это, сама знаешь, долгая история!
– Что поделаешь…
– Еще и Новый Год. Я, пожалуй, останусь с тобой.
– Не нужно. Езжайте, справьте с ребятами.
– Я тоже останусь, - прошептал Илья.
– Спасибо, - обернувшись к нему, поблагодарила я.
Мне было страшно оставаться здесь одной наедине с младенцем.
Машка собрала с дивана белье, на котором лежала Аня, скатала его в комок и отложила на край.
– Осталось проверить, работает ли телевизор, нарубить салатов и купить шампанского.
– Я не буду пить, - отозвался Смоляков. – У нас все-таки ребенок.
– И купить немного шампанского, - проворчала Мурзя, - чтобы чисто символически чокнуться в полночь.
– Вот так я согласен.
Я встала и подошла к кроватке. Мальчишка лежал на боку, прикрытый одеяльцем, и сладко сопел. Нужно разобраться, где в этом доме пеленки, распашонки и прочие штуки. Что там еще необходимо ребенку кроме внимания?
– Сделаю нам всем чай, - добавил Илья, встал и направился в сторону кухни.
– Слышала? – хихикнула Мурзя.
– Что?
Она подошла ко мне, радостно обхватила за плечи и шепотом сказала:
– Он сказал: «У нас все-таки ребенок!». О, как же это звучит! У нас ребенок. М-м-м… У нас. Ребенок. У нас.
Я покачала головой и рассмеялась, зная, что она непременно будет повторять это весь вечер.
Глава 7
***
Самый необычный, самый сложный и самый лучший Новый Год в моей жизни.
Все трое, мы в одночасье стали мамами, няньками, уборщицами и поварами. Уж не знаю, хотел ли Смоляков на все плюнуть и сбежать, но виду он не подавал. Собрав волю в кулак и завязав нервы потуже, он с ребенком на руках уже второй час бодро мерил шагами комнату, вдохновленно что-то напевая под нос. И не простое баюкающее «аа-аа-аа-а», а вполне себе серьезное, даже, я бы сказала, хардкорное произведение про какие-то дьявольские танцы. На ломаном английском.
– Йе-ее-аа,
ай фил ю туууу. Фииии-ии-ал!Колька сразу перестал капризничать и, сжав крохотные ручонки в кулачки, замер. Его глазенки сосредоточенно изучали Илью, следили за каждым движением его губ.
– Он вот-вот заревет, - проворчала Мурзя, оторвав взгляд от книги. Вместо того, чтобы помогать нам, она битый час изучала пособие по уходу за новорожденными и детьми до года. – Ты его пугаешь!
– Лет’с дэнс, - на зло ей продолжал Смоляков, - снэ-э-эйк!
Машка покачала головой и уткнулась в книгу, а маленький Колька вдруг расплылся в беззубой улыбке. Это очень порадовало Илью, и он продолжил свой концерт, лучезарно улыбаясь малышу в ответ.
А я, не спеша, перестирала пеленки и ползунки, завесив ими все свободное пространство в квартире: веревки, натянутые под потолком в коридоре, батареи, спинки стульев. Сходила в магазин, помыла посуду, перестелила постели. Интересно, как все это должна была успевать одинокая мамаша?
Да, Ане приходилось не сладко. Но это мало повлияло на изменение ее характера. Все по-прежнему были должны ей. Также было и в детстве: она брала мои игрушки – я ревела, она извинялась, и если я не принимала извинений, - она била меня кулаком в лоб. Вроде бы мы и поговорили с ней сегодня, но осталось-то все, как было.
Нужно было просто ответить, что прощаю ее. Этого она хотела, к этому привыкла. И вопрос был бы закрыт. Но я не готова была закрывать глаза на мотивы и последствия ее поступков, изменивших мою жизнь.
Можно ведь совершать в жизни кучу ошибок, натворить много разных дел. А потом исповедоваться и жить дальше с чистой совестью. Совершил – извинился – совершил еще. И так сколько угодно. Но если от тебя требуют вдруг не просто покаяться, а искупить свои грехи, пообещать, не повторять их вновь, становится уже не так уютно. И такая схема мою сестру никогда не устраивала.
Она тонула в болоте своей лжи и захлебывалась в последствиях своих деяний, а виноваты были все равно лишь окружающие. Не она сама. Я смотрела, как ее увозят на скорой, и от всей души жалела о том, что вдруг сестра вдруг стала мне чужой. Аня была такой, какая есть. А я не оказалась готова принять ее настоящую. Вот и все.
Слишком долго мне пришлось возиться на кухне. Даже успела соскучиться по малышу. Нарезала овощи, сварганила простой салатик. Сделала бутерброды по-студенчески, лишенные каких-либо изысков, но отчего-то врезавшиеся в память, как воспоминание о чем-то прекрасном, теплом и юном.
Ломтик батона, затем тонким, почти прозрачным слоем (чисто для склейки), майонезик, на него хрустящий соленый огурчик, и сверху шпроты, буквально пару рыбочек. М-м-м, пальчики оближешь!
Мы у себя, в общаге, и не такое научились делать. Макароны, перемешанные с банкой кильки в томатном соусе, считались деликатесом. А самая вкусная закуска получалась из тертой на мелкой терке морковки, плавленого сырка, чеснока и майонеза. Закачаешься! Мы мазали ее на хлеб и буквально кайфовали. Едва ли не проглатывали языки! Но это только по праздникам. В обычные дни скромнее.
Колбасу мы видели редко. Приходили, бывало, с Мурзей в магазин, вставали в мясном отделе и вдыхали ароматы, доносящиеся с прилавка.