Окопники

С наступлением темноты рота заняла указанное ей место под обрывом. Грунт здесь оказался каменистым, и на оборудование огневых позиций у нас ушла почти вся ночь. Уже перед рассветом я позвонил комбату и доложил о готовности.

— Тебя тут разыскивают из соседнего хозяйства, — сказал комбат. — Сейчас телефонист соединит.

— Алло, алло! — услышал я в трубку через минуту. — Леонид Куренков почернел. Понял?..

Как не понять этот примитивный солдатский код? «Почернел» — значит, убит, «покраснел» — ранен. Леонид Куренков «почернел»…

— Приходи, если можешь.

— Иду, — ответил я.

Позиции минометной роты, которой командовал Куренков, находились недалеко, слева от нас, почти на открытом поле. Шагать через это поле в полный рост было опасно, но я спешил, кружить по ходам сообщения некогда.

Встретился с заместителем командира полка. Он и его ординарец тоже шли в полный рост, с завидной выправкой, будто на строевом смотре.

— Далеко? — спросил меня подполковник.

Я доложил, куда и зачем иду.

— Куренков смелый был товарищ… Давай, иди. Только не задерживайся там…

«Смелый товарищ» — это самая высокая из похвал, на какие был способен подполковник. Такой его похвалы удостаивались немногие, потому что сам он был человек отчаянной смелости.

Куренков лежал на бруствере екопа, в котором его настиг осколок вражеской мины. Я откинул шинель. На меня и всех обступивших его смотрели, не видя, неподвижные, чуть прищуренные глаза. Белокурые вьющиеся волосы прилипли ко лбу.

Стоявший рядом со мной старшина роты протянул мне трубку Леонида:

— Возьмите. Помните, он просил передать ее вам, если с ним что-нибудь случится.

Я молча взял трубку. Тот разговор, о котором мне напомнил старшина, произошел не так давно. Леонид не лежал, как сейчас, а сидел живой и здоровый на бруств^}е такого же вот окопа и набивал трубку табаком из трофейных сигарет.

«Где взял такую?» — поинтересовался я. «Нравится?» — «Ничего». «Старшина, не забудь передать ему трубку, когда меня снимешь со всех видов довольствия» — пошутил Куренков.

В тот вечер он много говорил о родном доме, об отце и матерн: они были недалеко, за линией фронта. И все-таки Леонид не дошел до них, не встретился с ними.

А в Свердловске жила его невеста, с которой он вместе учился в институте. В письмах она передавала приветы и мне. Теперь я должен написать ей о гибели Леонида…

28

В тылу остались многие большие и малые реки, навсегда засевшие в память рубежи войны, как зарубки на коре живого дерева. Впереди их тоже было немало — водных преград, которые еще предстояло форсировать.

В июньские дни 1944 года все чаще и чаще называлась Березина. Она была где-то совсем близко.

Солнце не поднялось еще из-за леса, а полк уже спешил к реке, с которой на века связана слава русского оружия. Вместе со всеми я волновался, ожидая встречи с Березиной. Пытался представить себе, как наши предки под командованием фельдмаршала Кутузова шли по этим же вот дорогам в зимнюю стужу, довершая разгром полчищ Наполеона. Минуло больше ста лет, и опять, теперь уже армии маршала К. К.Рокоссовского готовились сокрушить на березинском рубеже сильнейшую группировку немецко — фашистских захватчиков.

В полосе нашей дивизии действовал передовой отряд

— усиленный стрелковый батальон. Он еще ночью ушел к Березине с задачей захватить мост у деревни Шатково. Мы следовали за ним в свернутых походных колоннах. Конечно, с соответствующим охранением: знали, что в тылу у нас остались разбитые, разрозненные, но не до конца уничтоженные части противника.

Когда полк проходил одну из попутных деревень, вспыхнула перестрелка. Наш батальон, еще не втянувшийся в деревню, на какое-то время остановился. По колонне передавалась команда: «Старшего лейтенанта Гаевого к комбату!..»

Я поспешил вперед. Обгоняя меня, галопом промчалась полковая батарея. Раздались первые пронзительные выстрелы сорокапятимиллиметровых пушек. Пересчрелка нарастала с каждой минутой.

Комбат сказал мне, что головные подразделения полка обнаружили за деревней большую колонну немцев, перебегающих через дорогу из одного леса в другой. Завязался встречный бой.

Усилия головных подразделений быстро были поддержаны всем полком. Бой приобрел уверенный, организованный характер. Противник нес большие потери, но все-таки рвался через дорогу.

— Больше огня по опушке! — кричал мне комбат, показывая биноклем в ту сторону, откуда выбегали гитлеровцы.

Сколько их гам осталось, никто не знал. Наконец последняя напористая контратака захлебнулась. Пересзрелка постепенно утихала. Наши стрелки поднимались в рост и вылавливали солдат противника, затаившихся в поле. Последовала команда: «Отбой!»

Роты, батареи, полковой обоз снова выстраивались на деревенской улице и вдоль дороги за деревней. Опять укладывалось по — походпому полковое имущество. Командиры подразделений проверяли наличие людей в строю, выясняли потери. А они были.

— Юрчнков! Юрчнков! Где ты? — настойчиво повторял одну и ту же фамилтпо лейтенант из стрелковой роты. Но никто не отзывался.

Ко мне подошел старшина роты. Попросил разрешения заглянуть в лес, откуда бежали немцы. Новый командир взвода лейтенант Романенко поддержал его:

— Там можно найти что-нибудь полезное для роты.

— А чего вам не хватает?

— Ну, провода телефонного несколько катушек не помешали бы… Аккумуляторным фонарем разжиться тоже недурно…

— Хорошо, пойдем вместе, — согласился я, приказав лейтенанту Сидорину готовить роту к маршу.

Увязался с нами и Романенко.

На опушке леса, на исходном рубеже, немцы побросали ранцы, много оружия, боеприпасов. Похоже было, что они провели ночь в этом лесу. Старшина хозяйским глазом осматривал трофеи, но ничего полезного не находил. Романенко поднимал то один, то другой немецкий автомат и тут же бросал. Он искал себе совершенно новый.

— Пошли обратно! — позвал я и первым направился к

роте.

— Товарищ старший лейтенант, прошу сюда! — крикнул старшина.

— Пошли, пошли! — ответил я, не оглядываясь. — Рота уже построилась.

— На одну минуту! — настаивал старшина.

Пришлось вернуться. Перед глазами предстала

страшная картина: между двумя соснами был распят привязанный веревками за руки и за босые ноги наш боец или командир без гимнастерки. На его впалом животе виднелось множество колотых ран, нанесенных то ли ножом, то ли плоским штыком. Тут же лежали тела четырех расстрелянных советских солдат.

В роту мы вернулись потрясенные увиденным. И надо же было как раз в этот момент встретиться с пленными немцами! Их было человек десять. На лице одного зияла ужасная рана: осколком или пулей у него был выбит глаз. Никто из остальных не пытался помочь раненому, ни у кого из них я не обнаружил ни малейших признаков сострадания.