Октябрь, который ноябрь

– Подчеркнуто неизбежное торжество духа над плотью. И нервное истощение героини. Между прочим, работать в отделе было нелегко. Особенно, до тех пор, пока мы работу столовых не наладили. Кстати, а пошли в кафе? Товарищ Островитянская уделяла своевременному питанию личного состава особое внимание. Нужно чтить традиции!

Экскурсия китайских туристов, шедшая от Главштаба, как по команде остановилась, уставилась на Флоранс и принялась вскидывать фотоаппараты.

– Непредвзятый азиатский взгляд мгновенно выделяет несомненные параллели и аллюзии, - отметила Катрин.

– Ой, пошли, действительно, в кафе, - забеспокоилась Фло...

* * *

О неукротимой земноводной исследовательнице и руководительнице, вспоминали частенько, но где она трудилась в данный временной отрезок, кого изучала и сводила с ума, оставалось неизвестным. Порой приходили весточки о ее новых подвигах - как обычно, жутко преувеличенные и малореалистичные. Точно было известно, что на глорских рынках вошло в моду восклицать "да ты вообще троцкист!", отдавая должное твердости и неуступчивости клиента в процессе торга. Слово, конечно, яркое, в Общий язык так и просилось. В канун зимы рыбьей почтой пришло письмо от профессора - срочный запрос характеристики на некоего "гр. Лося, инж.". Никаких Лосей у себя в знакомых Катрин не числила, и вообще подумала что в шифровку закралась ошибка. Только после тщательного изучения приписки, о том, что Лоуд "не сомневается в тов. Гусеве, но насчет инж. Л. есть сомнения - как он в смысле душевного равновесия и не маньяк ли?" - до отставной шпионки дошло в чем собственно суть. Катрин пришла в ужас, спешно ответила не столько об инженере, как о своих сомнениях в целесообразности столь рискованной экспедиции. Ответа на ответ, разумеется, не было.

Видимо, экспедиция завершилась благополучно - о чем обитателей "Двух Лап" косвенно известили перед Новым Годом. На рассвете часовой поднял тревогу. У ворот появились чужаки и тут же исчезли, "оставив магическую огне-бомбу". Катрин, на ходу накидывая куртку, выскочила к месту происшествия.

Бомба, действительно была. В смысле, такой презент - настоящая бомба. Имелись при "бомбе" и сувениры понятнее: горсть золотых побрякушек необыкновенного дизайна и с абсолютно неизвестными черными камнями - украшения, несомненно, предназначались Фло и Блоод, которые немедленно принялись решать: серьги это или подвески? Еще мимолетные визитеры передали дивный набор цветных карандашей (действительно дивный, такие бы для штабных-картографических целей), пакет кошачьего корма с прицепленной к нему медалью "150 лет Клубу кошколюбов г. Самары" - судя по ленточке, награду предлагалось носить тов. Чону. (В замке котенок прославился своей общительностью и привычкой гадить в самых живописных местах). Обнаружился в передаче еще элегантный сверток для будущей тещи Гру, для нее же имелось и письмо. Впрочем, то дела околосвадебные, понятные, а вот главный подарок воистину потряс воображение "невыездных" обитателей замка.

– Не может же ЭТО быть золотым?
– осторожно поинтересовался управляющий.

– Курильница? Это кому в подарок?
– переглядывались егеря.

– Не золото. И не курильница. И это очень демократичный и практичный подарок. Можно сказать, для всего гарнизона, - разъяснила Катрин.

– Да что ж это вообще такое?
– не выдержав, завопил с башни часовой.

– Это самовар!
– с восторгом пискнула Нинка.

Да это был он. Тот самый. Тщательно начищенный руками трудолюбивого техника-шпиона, сияющий медалями и всем своим стим-панковским, немыслимо технологичным и продвинутым видом. Катрин смотрела на вмятину на корпусе, оставленную рукоятью маузера и думала, что по части подбора сувениров Лоуд уже истинный академик.

Так родилась в "Двух лапах" традиция Золотого Чаепития. Никаких иных благ, кроме самоварного "золота" обитатели долины из результатов операции "В-17" не извлекли. Ну, еще чувство определенного удовлетворения, абсолютно не конвертируемое. Оно и к лучшему - революция трудами Общего орготдела вышла какая-то неполноценная, диетическая и малокровная. Многие российские граждане ею остались недовольны. Так случается - живым свойственно возмущаться. А мертвым привычнее молчать. Станицы, которые "пылают четвертые сутки" и Каховка, где летают горячие пули - для нас поэтические образы, а не позабытые братские могилы у упомянутых населенных пунктов.

* * *

ИТК(нт)^[66] № 001/04

Где-то средь морских просторов планеты типа Э. (точные координаты засекречены).

На прежнем острове старцу нравилось куда более. Благолепно, тихо, клев, опять же, ровный. А здесь просторно, зато никакого покоя. Вот - опять орут и дерутся. Нет, трудотерапия, как говорит чертт, - дело богоугодное, что тут спорить. Но все ж преступников на исправление можно и потолковее присылать. А тут один через слово "клятыми москаляками" прикладывает, другой матюгается "ламерами и гопотой", что и вовсе погано слуху. Как в таких условиях творить сподобишься?

Старец отложил тетрадь и ручку, вышел из хижины, привычно подхватил с земли голыш и метнул в драчунов:

– А ну, пшли, псы шелудивые! Норму кто давать будет? Пайки лишу, сукины дети!

Ишь, подхватились, побежали в сторону недостроенного пирса.

– Лопату кто подбирать будет, а, ироды?

Вернулись за инструментом. Сиамцы криволапые.

Двойная фигура каторжников, намертво скованных за запястья короткой цепью, подняла лопату и заковыляла к рабочему месту.

Старец ухмыльнулся - опасаются "бугра", неучи безмозглые.

Пирс строить еще лет десять. Это ежели погоды будут способствовать. Ну и слава богу, без работы не останемся. Чего не строить, ежели есть нужда в пирсе? Пусть пока никто и носа на островки не кажет, в будущем пирс очень даже пригодится - про это чертт очень доходчиво рассказывал.

Старший бригадир Морспецстройисправа поскреб бритую башку. Свою норму он выполнял без труда, но эти... Э, все равно долго не протянут. Рыба ловится, одежонку начальство подбрасывает, в запасе консерва хранится - гречка с говядиной, килька в томате. Культура имеется в клубном навесе - иллюстрированные томищи Брэма, Энциклопедия молодой матери, афоризмы великих и известных, шахматы, опять же. Прикладывай голову, размышляй и беседуй. Чертт заглядывает, философские дискуссии разжигает. Имеется игра мысли. Но эти двое разве ж мозгуют? Нет, непременно загрызут друг друга до смерти. Силов пока не хватает: один слабоват, у другого когтей недостает. Но изловчатся, по всему видно, удушегубятся.

Сам старец подумывал о условно-досрочном. Не то, чтоб особо поджимало: на море жилось покойно, морду никто не бил, в живот ножичком не тыкал. Бабы.. да ну их, надоели, искусительницы. Но хотелось поближе к лесу, чтоб после работы груздочков насобирать, кабанчика завести, погребок с соленьями. Выйти на рассвете, по росе пройти, вдохновения набраться. Чертт обещал посодействовать, найти новый "фронт работ" и даже сулил подогнать поросенка на выкормку, есть у него знакомцы. Впрочем, это не к спеху, порося, она ведь тоже визжит, отвлекает, в этом у ней особой разницы с дурными каторжниками и нету.

Старец вернулся в хижину, открыл тетрадь и с предвкушением снял с ручки колпак. Писалось ему в удовольствие, жаль, что издатель надоедливо требовал непременной лихость повествования и какого-то "психологически-актуального ыкшена". Что это за зверь и отчего он непременно должен водиться в правдивом мемуаре, не знал и сам всемерно образованный чертт. Приходилось малость приукрашивать и привирать. Но это уже третья книга многотомника, допечатки идут, надо бы закончить серию. Назвали, правда, смехотворно: "Я - Григорий! Из тайги к трону! Записки святого грешника". Эх, так бы и плюнул в харю издателю! А переплет?! Как глянешь, так крестишься и о забытой "беленькой" вспоминаешь. Но чертт-соавтор объяснял, что до серьезных изданий и боллитры еще придется упорно дорастать. А что делать, каторга она каторга и есть.

Сочинитель почесал ручкой длинный нос и продолжил с места, прерванного чуждыми вдохновению шумливыми каторжниками:

"Мотя подняла на меня необыкновенно ясный взгляд очей и молвила:

– Что мне делать, посоветуй, отец родимый?

– Не ходь. Избегни!
– строго ответствовал я.
– Ославят. В оперетку попадешь, а то и в саму синематографию вляпаешься.

Танцорка заломила белы руки:

– Но я..."

Автор остановился в затруднении. По правде говоря, с балерунками он знакомств не водил, бог миловал, страхолюдины они все. И как этакие бабы имеют моду говорить, один бес их знает. Вот же дурни эти издатели: "дай главу про Матильду, да дай". Сдалась им эта Кшесинская, как будто нормальных баб в Петербурге не имелось.