Октябрь, который ноябрь

– Ого, даже так? Я внимательно присмотрюсь ко всем блондинкам.

– Учитывая всякие дамские фокусы-хитрости, она может быть и не блондинкой. Но глаза и манеры, надо думать, останутся те же. Действуйте без раздумий, Петр Петрович. Вполне понимаю, и отчасти разделяю, ваш интерес к красивым женщинам, но, поверьте, здесь не тот случай.

Шамонит повесил трубку, размышляя, раскурил сигару. Значит, сегодня надоевшая беготня с револьверами закончится, коллеги исчезнут. Замечательно! Наблюдать глупейшее действо с бесталантными, пусть и искренними актерами надоело. Петр Петрович никогда не интересовался литературой, и уж тем более, премированными, словно племенные скакуны, литераторами. Фантазеры-с. Отхлестали прилюдно по щекам тонкокожего Алексея Ивановича - вот уж трагедия, конец жизни и полная потеря аппетита. Хорошо, пускай гордыня болезненно задета, сочинители - люди особого сорта, не от мира сего. Но Грант?! Талантливейший инженер, надежда российского воздухоплаванья и так легко купился? Естественно, жена молодая, хамски обесчещена, неприятные слухи по Киеву поползли. Так незачем было в этот пошлый, мещанский город бежать из столицы. А теперь мститель он, понимаете ли! Проанализировал бы обстоятельства, очевидно же, что никоей случайности в прискорбном происшествии нет. Наплевать, забыть испачканную жену, уехать за границу, найти приличную службу. Логично же? Мало ли хороших мест и хорошеньких женщин на земном шаре?

О, женщины! Петр Петрович усмехнулся и похлопал себя по карману халата. "Браунинг" ждет. Вдруг повезет? Попутная охота на зеленоглазых таинственных особ - чем не развлечение? Сто тысяч английских фунтов за меткий выстрел - недурной приз. Всадить пулю дамочке в ногу, сдать очаровательного подранка милейшему Иванову... Нет, лучше в руку - так будет куртуазнее. Впрочем, едва ли получится. Сегодня день отдыха, завтра-послезавтра участие в завершающей части операции и отбытие. Не обманут. Не боевик им нужен, не наемный убийца, и даже не чертежи гениального изобретения.

Шамонит пыхнул сигарой, постучал себя пальцем по лбу:

– Мозг! Именно мозг! И именно вот этот!

Проект действительно хорош. И помогут, и денег дадут. Миллион - лишь начальная сумма. Втянутся. То, что ни "Иванов", ни те, кто стоит за ним, не знают истинного размаха проекта, едва ли станет для них разочарованием. Возможно, огорчит и обидит, но не разочарует. Отличный проект, черт возьми! Когда-нибудь, Иванов-с-акцентом будет стоять за креслом хозяина в белых перчатках и подавать яйца всмятку на завтрак. "Изфольте откушать, ффаше Мирофое Диктаторское Ффиличество!"

Петр Петрович тихо рассмеялся. Черт возьми, жизнь прекрасна своей непредсказуемостью!

* * *

Смольный институт

37 часов до часа Х.

Кругом гомонило, топотало, пыхтело и кряхтело. Слева несло чесноком, справа керосином, но все заглушал удушающий аромат алых гвоздик, которые, как выяснилось, в таком количестве хуже любого керосина.

Шпионки забуксовали. Центральному входу в Смольный явно не хватало организованности. Широкие ступени вели к узости дверей, куда нескончаемо перли не только функционеры штаба революции, но и просто за справками, текущими указаниями да и просто поглазеть из любопытства. В принципе, в стороне от входа тянулся длинный "хвост" за пропусками и внутрь пускали с выписанными пропусками и партиями строго по четверо, но время было не обюрокраченное, можно было войти и альтернативно.

– Товарищи, пропустите цветочки! Помнете всю красоту!
– призывала, напирая Лоуд.

– Ох, я б тя помял!
– немедленно отзывались революционные массы.

Катрин, обнимая охапку гвоздик, обогнула напарницу и двинулась плечом вперед, без церемоний раздвигая-пробивая спины. Народ заохал.

– Да чо ж ты така тверда?!

– Это не я, это вот он винтарем пихается, - объясняла Катрин.
– Пропусти, товарищ, видишь - с нежным грузом.

– Груз-то может и нежный, да ты сама чугунная, - обижался пострадавший.

Ступени преодолели, Лоуд вновь юркнула вперед, вздымая цветы и ведерного размера медный чайник, призвала:

– Пусти, народ! Цветы по всему Питеру искали!

– А на кой та ботаника, красавица? Ты и так сладка-ягодка, без цветочков.

– Иностранную делегацию встречать будем, дурила. Не жмись, говорю!

– смеялась задорная цветоноша.

Шпионки втиснулись к дверям.

– Эй, а вы куда, цветочные? Пропуск!
– сунулся рябой матросик-часовой.

– Щас я тебе зубами тот пропуск вытащу да предъявлю, - возмутилась Лоуд.

– Да хоть бы и так, белозубая, - обрадовался часовой.

– На обратном пути, - пообещала цветочница.
– Жди, никуда не сбегай.

Морячок явно был не прочь поболтать за пропуск и вообще, с интересом глянул в лицо Катрин, но тут его прижали к створке двери какие-то чернявые граждане с кавказским акцентом, пылко требующие "кого-то из Исполнительного комитета", и часовому стало не до любезностей.

– Тьфу, чертт, думала, чайник и тот помнут, - отдуваясь, призналась Лоуд.
– Дальше я все знаю и помню, давай сюда товар. Я скоро...

Оборотень клялась, что в Смольный можно пройти без толкотни, в любое время и с любой стороны. Некоторый порядок с пропусками, толковым комендантом и упорядоченной системой охраны здесь наведут разве что через неделю, уже после победы революции. Но сейчас шпионкам нужно было легализоваться, что, как известно, лучше делать с центрального входа и прилюдно.

Освобожденная от цветов, но взамен отягощенная чайником, Катрин осталась ждать. Вокруг витал плотный запах мокрых шинелей, подгоревшей каши и махорки. Народа в длиннющем коридоре толклось пожиже, чем перед входом, но тоже плотно. Непрерывный грохот сапог по чутким деревянным полам сливался в однообразный рокот. Спешили местные-смольнинские с бумагами, пачками листовок, стульями, котелками и иными штабными грузами, этих местных пытались остановить и выспросить нужный кабинет ходоки с периферии. На бумажки, пришпиленные к дверям кабинетов посетители не очень смотрели, да и нацарапано на клочках бумаги было наспех и невнятно.

– Кипяток-то где брала?
– сунулся к Катрин бойкий низкорослый воин.

– Самой бы буфет найти, - призналась шпионка.

– Говорят, где-то там, за лестницей, - сообщил солдат, с уважением оценивая вместительный чайник.
– Но, пожалуй, полный тебе не нацедят.

– У меня ордер есть, - заверила Катрин.

– Так чего стоишь, вот же чудная?!

Солдат исчез, а отставная сержант подумала, что действительно торчит дура дурой. Не в первый же раз по штабам шляться. Этак, неумеренной задумчивостью только внимание привлекаешь. Лоуд как обычно запропадет на час, а тут изображай справочное бюро.

Катрин двинулась к лестнице, но тут как раз сверху сбежала деловитая напарница.

– Так, чего топчешься?! Все на мази. Доставай бюрократию, пока время есть.

Раскрывая сумку, Катрин неуверенно уточнила:

– Что, они согласны выделить переговорщиков?

– Катя, они не согласны - они в восторге. Это ж зависит от постановки вопроса. Раз твой Полковников ищет неофициальный контакт, значит, готов сдаться. Молодец генерал, проникся ситуацией.

– Гм, сейчас мы к нему приедем с этакой смелой мыслью и будем посланы. И как подобный разворот объяснять здешним товарищам?

– Так вновь заколебался генерал. Можно понять: честь мундира, высокомерие военной аристократии, боязнь личной ответственности и все такое. Нужно будет дожимать Полковникова. И идти на символические компромиссы. По дороге обсудим. Да дай ты мне таблички, шмондец их заешь...

Очаровательная оборотень принялась перебирать прямоугольники картона с броско распечатанными названиями отделов и бормотать "где эта Секция связи? Я же сверху клала". Катрин держала пачку и пыталась осознать, что же изменилось в напарнице. "Внутренняя-Смольная" Лоуд отличалась от внешней л-цветоноши. Тот же теплый жакет слегка изменил покрой, ткань длинной юбки стала покачественее, круглолицесть явно поуменьшилась, рисунок скул резче и эффектнее. Даже прядь падающих из-под платка волос чуть изменилась. Само собою, и платок иначе повязан - узел нечастый, характерный. Видимо, из эмиграции товарищ, стильная, образованная, с партийным опытом. Но в целом все та же, узнаваемая цветочница.