Октябрь, который ноябрь

Он стоял на палубе в белых, цвета кокаина, штанах-карго, в шелковой вышиванке, яхту слегка качало, закатная вода казалась черной, на горизонте мигали огоньки...

Кула очнулся. Вот же они. Чуть не пропустил...

Двое подопечных подходили к подвалу. Обнаглела русская интеллигенция, вообще не боятся. На миг замерли, спустились по ступенькам и скрылись из виду.

– Сейчас будет тебе, Олексей Иванович, уся Нобелевская премия, кишками в наружу. Ну, земля вам стекловатой, - прошептал наблюдатель, поспешно пригнулся за подоконником, и, держа двумя руками пульт, поочередно послал оба радиосигнала.

Мгновенно донесся приглушенный взрыв. Понятно, ниша спуска в подвал должна притушить первый взрыв, но отчего громыхнуло вообще с другой стороны? И главное, где подрыв основного заряда?!

Кула понял, что нажимает кнопку уже в десятый раз. Тишина. Плохо. Столько усилий, и ничего. Неужели отказ радиодетонаторов?! Есаул бессмысленно выглянул в окно - нет, слух не подводит - у подвала полнейшая тишина, словно и не было там ничего. Никаких вспышек пламени, никакого дыма и разлетающихся бомб с газом. Совсем плохо. Что скажет Иванов-с-акцентом? Может, ну его к бесу, вообще не выходить на связь? Нет, такой куш... о, куш-то все равно остается. Чья вина что операция не удалась полностью?

– Это все Ганн, - прошептал холодными губами наблюдатель.
– С него и спрашивайте.

Электронную начинку для операции доставлял, действительно, товарищ Ганн. И основной радиодетонатор, и дублирующее устройство, которое несли боевики-самоубийцы под видом одной из гранат. Двойной отказ техники - исключительно вина Ганна. А как красиво было задумано! Одно прощальное письмо господина литератора чего стоит. Жертвенность, напор! Вот черт...

Кула, тщетно прислушиваясь, высунулся в окно. По плану должны были сработать гранаты с дистанционным управлением, убить или ранить боевиков - после большого взрыва, тела инженера и сочинителя должны найти на подходах к подвалу и непременно опознать. Взрывная волна основного, заложенного в подвальной стене заряда, пойдет вверх, широко разбросает бомбы с газом. Собственно сам штаб ВРК уничтожить едва ли удастся, Ульянов-Ленин умертвится лишь при большом везении. Но многие красногвардейцы и делегаты съезда падут жертвой теракта, газы добавят смака, начнется паника. О, это будет очень долгоиграющий подрыв! Впоследствии тела подрывников и предсмертное письмо подтвердят замечательную версию о самопожертвовании героев-контрреволюционеров.

Какая роскошная версия?! И такой сбой в исполнении. Кула выругался и замер...

Из подвала выходили люди. Много. Солдаты с винтовками, вот кого-то выволокли под руки. В согнутой фигуре можно было узнать инженера. А вот и второй смертник. Тоже не того... ногами перебирает, значит жив.

Вот это было совсем плохо. Пропало дело.

"А ведь сдал нас Ганн" - догадался наблюдатель, отскакивая от окна. "Скользкий он, коммуняка поганая, я ж с первого дня знал, что скользкий".

Утешало одно - ни блондинистой, ни какой иной бабы-суки, у подвала не промелькнуло. Значит, не она дело завалила. Хоть щось хорошее.

* * *

Больше всего Алексей Иванович опасался, что захочется в сортир. Просить, чтобы отвели, заговаривать с тюремщиками, вообще открывать рот было невыносимо. Ныла правая кисть: пальцы, очевидно, не сломаны, но помяты и вывихнуты. Брюки прорваны, постыдно торчит бледное барское колено. А голова оглушающее пуста - ни единой мысли. Это предсмертное, равнодушное опустошение. Ждать нечего, жалеть не о чем, просить некого.

Они сидели в большой комнате. Очевидно, бывший класс: табун парт согнан к задней стене, учительский стол остался на месте, к нему приставили еще три разномастных канцелярских стола, тянется прямо по паркету телефонный провод, на стол водружен аппарат, сидит за столом равнодушный сопляк лет пятнадцати, односложно отвечает на звонки, что-то записывает в амбарную книгу. На соседнем столе титанических размеров чайник, буханка хлеба, располовиненная оригинально - по диагонали, бандитский нож, кипа бумаг, букет роз, зверски втиснутый в графин. Цветов вообще на удивление много: несколько ведер с гвоздиками, банная шайка с резко благоухающими лилиями, огромный букет гладиолусов. Цветочную лавку ограбили, не иначе.

Алексей Иванович и Гранд были рассажены по разным углам - конвоиры не поленились, выволокли пленникам по парте. Наручники не снимали, больше не били, но инженер сидел кривобоко - прикладом его угостили на славу. Сами конвоиры лясы не точили, подсолнухи не лузгали, сидели свободно, но глаз с арестованных не спускали. Массивные винтовки лежали на коленях, тусклый блеск кинжальных штыков предупреждал.

Бывший литератор понимал - придут начальники этих неразговорчивых солдат и разговор выйдет короткий. Документы и пистолеты боевиков сопляк-телефонист убрал с несгораемый ящик. Хорошо, гранаты с собой не притащили. Впрочем, доказательств и без бомб хватает. Ждали, знали, что придут, следовательно, знали и кто придет. Сдал связник, заложил миляга есаул. То-то улыбался так похабно.

Резко зазвонил телефон. Мальчишка снял трубку:

– Общий орготдел. Слушаем... Ну? Взяли? Кого насмерть? А, понял, принято.

Солдаты смотрели на связиста вопросительно.

– Не срочно, - буркнул сопляк и принялся писать в журнале.

Говорил он с легким неопределенным акцентом - видимо, финн или лифляндец. Но солдаты определенно русские - и морды псковские, и крыли в подвале красноречиво.

Телефонист закончил с чистописанием, критически оценил труды, что-то переправил, еще посмотрел, и снова переправил. Грамотный, но умеренно.

Мальчишка поднял глаза, перехватил взгляд Алексея Ивановича. Бывший литератор едва не вздрогнул - взгляд пятнадцатилетнего большевика был тяжел, опытен, почти равнодушен. Такой во двор выведет и без всякого сомнения в затылок стрельнет. Сразу видно - по крови ходил по колено. Упырь малолетний.

Алексей Иванович взгляд не отвел, смотрел сквозь порченого мальчишку как сквозь пыльное стекло. Юный палач, с некоторым недоумением почесал карандашом переносицу, оглянулся на соседний стол с чайником и прочим.

– Ну, это, бойцы. Кормить врагов надо?

Солдаты переглянулись:

– Приказа кормить вроде не было, - неуверенно отозвался конопатый стрелок.

– А вдруг их куда конвоировать придется?
– возразил его напарник.
– Скажут "что ж вы их голодом морили, когда время было". Так-то, конечно, гадам уже без разницы жрать иль не жрать, но порядок содержания арестованных это не отменяет.

– Такому зверю хлеба дай, он кусок нарочно не в то горло пихнет и все, конец - отговорился, - сказал конопатый, с подозреньем глядя на Алексея Ивановича.
– Я не спец, но слыхал про такие случаи. В общем, ты, Груха, сам решай. Ты здесь комендантом.

Мальчишка подумал и вынес решение:

– Покормим. Но умеренно.

– Не нуждаемся в благодеяниях, - не выдержал Алексей Иванович.
– Казнить казните, но без измывательств и ерничанья.

Сопляк ответил не сразу. Он орудовал ножом - широким, странной формы, но даже на вид острейшим. В два взмаха был сделан бутерброд: ломтик хлеба с тремя кружочками колбасы, клинок мелькнул еще разок - бутерброд превратился в квадратики-канапэ единого размера и формы.

– Лихо, - одобрил конопатый стрелок.