Октябрь, который ноябрь

– Бежал. Он бежал!

– Как?!
– Керенский рухнул на стул - даже сейчас он был порывисто-театрален и явно учитывал, что предмет мебели мягок.

– Его вели... вдруг... исчез, одеяло... одеяло осталось, - прояснил ход катастрофических событий бледный адъютант.

Диктатор застонал, с силой, обеими ладонями пригладил свой бобрик:

– Задержать. Немедленно! Вы слышите?!

Катрин осознала, что лишние свидетели столь драматическому и унизительному моменту ни к чему, на цыпочках удалилась в коридор.

Здесь было довольно оживленно: прогрохотал ножищами полувзвод юнкеров, где-то дальше вновь бабахнули из револьвера, протяжно прокричали команды. Мероприятия неизбежные, но, скорее всего, безнадежные. Лоуд, не возлагавшая особых надежд на попытку экспромт-переговоров, все же не ожидала подобного унижения и сейчас пребывала в откровенном, вполне понятном возмущении. Вон - даже отойти от кабинета Керенского не соизволила, сразу сгинула. Сейчас любой юнкер или офицер, бегающий по коридорам и размахивающий винтовкой, может оказаться очень фальшивым л-юнкером. Возможно, даже проявит инициативу и возглавит одну из команд преследователей. Или примет облик испуганного лакея дворцовой обслуги и усядется пить чай и злословить с коллегами по поводу неумелой новой власти. Хотя нет, слишком разозлена тов. Оборотень, чтобы мирно чаевничать. Маневр с мгновенной мимикрией и подделкой под одного из конвойных технически отточен до идеала, и чем многочисленнее охрана, тем проще бывает этот фокус провернуть. С этим трудностей у Лоуд не возникло, вот как бы не психанула обиженная завотделом и за нож не взялась.

Впрочем, пора было подумать о себе. Сейчас у преследователей пройдет первый шок, поднатужатся умами, начнут сообщников искать. Высокорослая и донельзя сомнительная сестра милосердия на роль козы отпущения вполне пригодна.

Катрин огляделась, подошла к столу у стены: брошенная посуда, лужица пролитого чая, ложечки с вензелями, баранки, самовар. Походно-дворцовая жизнь в период очередной агонии власти. Самовар, кстати, чуть теплый. Шпионка разломила баранку, сунула в рот - пыль мучная, никакого сравнения с глорскими пряниками, страна в кризисе, вообще все плохо.

Она шла по коридору, временами выставляя самовар в качестве щита. Мимо в поисках коварного вождя большевиков пробегали запаленные преследователи, Катрин ахала, заслонялась самоваром. Нужно признать, наличие полуведерного бытового прибора порядком убавляет дамам заметности-гламурности: встречные больше опасаются обжечься, чем вглядываются собственно в самовароношу.

К выходу с барельефами шпионка не попала, вывернула к какой-то лестнице поскромнее, спустилась. Малочисленный гарнизон на выходе был настороже: ощетинились штыками и развернули пулемет во глубину дворца.

– Боже мой, что творится, что творится?!
– причитая, Катрин спустилась к внутренней баррикаде.
– Отряд капитана фон-Квака здесь вышел?

Выяснилось, что Квака здесь не было, но его действительно лучше снаружи искать - во дворце сейчас небезопасно. Шпионку выпустили в ночной холод - имелись в старой армии определенные достоинства, например, остатки рыцарской галантности и уважения к прекрасным дамам.

Катрин с грустью приобняла остывший самовар и пошла искать проход между дровяными баррикадами. У стен дворца стояли трехдюймовки, у зарядных ящиков возились юнкера расчетов. Изрядно стянули войск. Штурм, видимо, будет жестче, чем в основном векторе. И вообще дело не заладилось. До аудиенции шпионки были более высокого мнения о Керенском, а сейчас министр-председатель взял и взъярил оборотня - попыток ареста Лоуд, по старой памяти, абсолютно не выносила и считала глубочайшим личным оскорблением.

Катрин протиснулась мимо полуготового, обкладываемого мешками с песком пулеметного гнезда. Левее, у баррикады сгрудился военный люд - там слушали агитатора. Вернее, агитаторшу. Молоденькая, разрумянившаяся девушка-ударница, балансировала на гребне штабеля фортификационных дров:

...- потому стоять нам надо до конца! Не большевики, не анархисты опасны. Им самим голову задурили, много ли нужно фабричным и прочей темноте сиволапой. Но немцы уже в городе! Диверсии и провокации кругом. Сегодня на Пушкинской накрыто ихнее шпионское гнездо. Двенадцать легких пулеметов, динамит, полмиллиона рублей. Золотом! Штурмом тайного германца взяли. Юнкера-владимирцы, ай, молодца, со двора ворвались. Я сама видела, раненых помогала оттаскивать. Тамошних шпионов Красная гвардия с улицы прижала, так под дверьми рабочих-точильщиков побило два десятка. Они же необученные, прут на пулемет напролом, никакого понятия о тактики. Господа, немца надо сдержать!

Катрин подергали за рукав:

– Красивая, кипяточку-то нету? Озябли сильно.

– Едва теплый. Плеснуть? На иные сугревы и не рассчитывай, - сказала Катрин лукавому казаку.

– Что ж этак обидно, разом в лоб, - вздохнул служивый.
– А поигричать? Ладно, ну, нацеди хоть тепленького.

Потянулись кружки, казаки хлебали, шушукались:

– Неужто про немцев правда? Зверствуют, им что столица, что по фронтовым траншеям "чемоданы" класть. Или заливает молоденькая? Кто такая, кто знать?

– Ударница, они ж еще те... барышни.

– Ты не зуди, - предостерегла Катрин, наливая очередную кружку.
– Как могут бабы, так и служат. Достойны уважения. А про немецких шпионов все говорят. Сколько там пулеметов взяли, сказать затрудняюсь, а по сути, верно. По всему городу в эти дни стрельба. Вожаков большевистских сожгли, алексеевцев расстреляли, у Смольного газовую атаку готовили.

– Про то мы слыхали, - признал, закуривая казак.
– А не брехня ли?

...- господа, отдавать Петроград на волю шквалу безрассудного немецкого шторма никак нельзя!
– звонко призывала милашка-ударница с поленьев.
– Власть приходит и уходит, а столица у нас одна!
– девица сорвала с головы папаху, стиснула в кулачке.
– Смерть чуждым шпионам, вредителям и провокаторам!

Слушавшие одобрительно засвистели, загомонили. Катрин подумала, что Фло лет семнадцати-восемнадцати, стриженная под машинку была бы дивно хороша даже в подобной шинелище на три размера больше нужного. Это, конечно, не ее точная копия, но...

Л-ударница спрыгнула с баррикады, Катрин и самовар двинулись наискось, и шпионки воссоединились подальше от толпы.

– Что так долго?
– отдуваясь, поинтересовалась красноречивая оборотень.
– Я, между прочим, завотделом, а не рядовой агитатор-горлопан. Без мегафона мне сложно.

– Ну и постояла бы молчком.

– Тогда бы ты меня полночи по площади искала, - справедливо указала "набирающая возраст" товарищ Островитянская.
– Знаю я тебя, вечно отвлекаешься: пушечки, пулеметики, солдаты-герои, мужественные полковники. Хотя трофеи-самовары, это, конечно, неожиданно. Приятно удивляешь, растешь над собой.

– Зараза заразная.

– Обидно говорите, гражданка Светлоледя. Ну, чего делаем?

– Раз мы уже все равно здесь, имеет смысл зайти в штаб Округа, - предположила Катрин, пристраивая самовар поудобнее.

– Верно! Телефонируем в отдел, вызовем авто.

– И это тоже. Но недурно бы Полковникову рассказать о последних событиях.

– Можно и рассказать, - Лоуд помрачнела.
– Но с переговорами у нас как-то не тем галсом пошло. Не подсеклось, да, бывает. Мутный тип этот Керенский, не ожидала я от него этакого упрямства. Вроде и знакомы они с Ульяновым, а никакого взаимоуважения.

– По-моему, он измотан. Нездоровится премьер-министру.

– Что, тоже гипертония? Нужно было ему одеяло подарить. Очень уютное. Впрочем, не взял бы, за взятку счел, чистоплюй тщеславный.