Олег – диктатор Рима?
Шрифт:
В данном наряде сестра вышла к нам, и мы все вместе направились к одетому в белую тогу жениху, к его родным и друзьям. Процессию к храму возглавила распорядительница. Там уже произошли ауспиции (гадания). В жертву была принесена свинья, которая так громко и истошно визжала, что я чуть было не попросил её отпустить, ради бога. Жрец, проводивший ауспиции, рассмотрел внутренности расчленённой несчастной свиньи и заявил: «Боги говорят, что брак будет счастливым!»
После этого был подписан брачный договор, а к нему поставлены печати. Жених и невеста объявили о согласии вступить в брак. Сестра произнесла: «Где ты, Гай, там и я Гайя». Этот момент я сразу не понял. Что за Гайя? И только чуть позже до меня дошло, что она тем самым подтверждает своё согласие на вхождение в род мужа. Впрочем,
Стол в пиршественном зале был всего один, но он был очень большой. Одна сторона оставалась свободной — с этого края вереница рабов подавала переполненные блюда и уносила опустевшие. С трёх других сторон располагали кушетки, на каждой из которых лежали гости и ели. Левые кушетки — по отношению к рабам-подавальщикам — предназначались для родственников жениха и его близких друзей. Центральное место заняли жених с невестой, а также наиболее важные гости. На этот угол подавали самые изысканные яства и лучшие вина. На правых кушетках расположилась мелкая сошка, к числу которых отнесли почему-то и меня. Сюда относили вино и блюда похуже и попроще, означающие, что гости тут — второй сорт. Перед участниками пиршества пресмыкались рабы. Не пресмыкаться, то есть в буквальном смысле слова ходить на полусогнутых — рабам нельзя, иначе их выпорют. Добавлял к этому и Публий Квинт постоянно угрожающий рабам взбучкой. И если в половине случаев это было шуткой, то в остальных он был убийственно серьёзен. Тем не менее к каждому из гостей приставили отдельного раба — личного виночерпия, который обслуживал только его и никого больше. По ходу дела выяснилось, что даже здесь действовала своеобразная иерархия. Самый красивый юноша, который, судя по всему, был из Ближнего Востока, прислуживал жениху. Мне же достался один из самых некрасивых… Чёрт с этим страшным рабом, и даже неважно, что тут, оказывается, принято швыряться посудой, — крайне неприятным моментом стал факт всеобщей рвоты. Поели, выпили и после этого всё выблёвывать, чтобы затем есть дальше, — эта традиция никак не укладывалась в голове. Вызывало раздражение необходимость выслушивать мерзкие сплетни о нашей семье без оглядки на меня. Говорили, что мы настолько бедны, что отец не только не дал никакого приданного, как было положено, но и фактически продал свою дочь. Сам же Луций Корнеллий воспринимался как конченый алкоголик. К сожалению, поведение папеньки за столом лишь подтверждал этот тезис. С точки зрения римлян, он пил как настоящий варвар, отказываясь разбавлять вино водой.
После пира начались проводы невесты в дом жениха. Мы шли при свете факелов под звуки флейт; невесту по традиции вели за руки двое мальчиков, у которых отец и мать были в живых. Третий мальчик нёс перед парой факел из боярышника: считалось, что злые силы не смеют подступиться к этому дереву. За невестой несли прялку и веретено как символы её деятельности в доме мужа. Шествуя по улице, свадебная процессия распевала насмешливые и непристойные песни. В этот момент я уже изрядно расслабленный из-за значительного количества выпитого, стал петь во всё горло, что вызвало прямо-таки бурный хохот окружающих. Так, мы пели во всю глотку, а затем стали швырять орехи в толпу зевак.
Подойдя к дому Публия Квинта, невеста остановилась, намазала двери жиром и оливковым маслом и обвила дверные столбы шерстяными повязками. Жир означал обилие и благоденствие, а повязки символизировали посвящение и освящение. Корнеллию перенесли на руках через порог, чтобы она не споткнулась. Муж обрызгал невесту водой из домашнего колодца и подал ей факел, зажжённый на очаге его
дома. После краткой молитвы сестры распорядительница усадила её на брачную постель, а мы удалились.Уже засыпая, мелькнула мысль: «А ведь всё же хорошо складывается. Корнеллия вроде бы довольна, у отца появились какие-то деньги, а я устроился в таверну. Кажется, становлюсь римлянином».
На работе смена началась отлично. Мне сказали помогать в готовке нашему повару, вечно недовольному, хвастливому толстяку Квинту Серторию. Каши, похлёбки, рыба — основной рацион завсегдатаев заведения «У орла» (да, я смог, наконец, прочитать название вывески). Готовить я умею из прошлого, — холостяцкая жизнь весьма этому способствовала. Сам повар был из числа вольноотпущенников (отпущенных на свободу или выкупленных рабов). Он явно испытывал раздражение своим происхождением и всячески пытался себя возвеличить, возможно, этого осознавая.
— Знаешь, Сулла, почему меня освободили?
— Нет, господин Квинт Серторий.
— Это потому что я один из лучших поваров Рима. Однажды я сотворил такой кулинарный шедевр, что меня уже невозможно было оставлять в неволе, ибо это было бы богохульством.
— А что за блюдо такое?
— Ситуация была следующая. Хозяйка мне велела приготовить свинью на пир. Я значит, всё сделал, но вдруг меня вызывают и говорят, что меня сейчас будут пороть, так как ничего не сделано.
— В смысле не сделано?
— Терпение, Сулла, слушай дальше. Я говорю, что быть такого не может, и значит, стою на своём.
Хозяйка приказывает принести свинью. Она здоровая была, — не меньше кабана. Приносят, значит, ее и говорят: «Раб, вот смотри, свинья даже не разделана. Ты совсем оборзел!» А я в ответ прошу нож, чтобы кое-что в ней проверить. Мне, нехотя, но дают его.
— И…что дальше то?
— Терпение, Сулла. Я беру нож и лёгким движением режу брюхо свиньи крест-накрест. В этот момент из пореза, под грузом собственной тяжести градом посыпались кровяные и жареные колбасы. Все вокруг, значит, стали мне хлопать, а хозяйка была настолько впечатлена, что тут же дала мне вольную.
— Так это же отлично! А что тогда недовольны? Теперь вы римлянин. Считайте, с таких низов поднялись!
— Поднялся? Да ты, верно, шутишь? Всех отпущенников римляне презирают и не считают за равных. Я, например, должен платить часть своего дохода бывшим хозяевам, а ещё они заберут после моей смерти половину всего имущества.
— А если отказаться?
— Тогда меня вновь сделают рабом как неблагодарного отпущенника. По закону имеют такую возможность.
— Квинт Серторий, получается, вы до сих пор ограничены в правах?
— Именно. Отпущенники не входят как равные в общество свободных людей. Мы не можем служить в легионах и городских когортах, нам нельзя быть жрецами римских богов, вступать в браки со знатью. Если римских граждан нельзя подвергать пытке, то для рабов и на отпущенников это вполне допустимо. Я бы, может, и хотел забыть о своём рабском происхождении, но ведь нам же нельзя даже указывать имя отца. Имя Серторий, — связано с родом моего патрона (патрон — знатный гражданин, покровитель зависимых от него вольноотпущенников и клиентов). Римляне относятся к нам брезгливо и свысока.
— Вы обобщаете. Я же обращаюсь к вам с уважением.
— Сулла, ты вообще странный пацан. Сын патриция, а работаешь на плебея Авла Туллия в трактире. Нет никакой заносчивости, только постоянный изумлённый взгляд. Такое ощущение, что ты видишь Рим впервые, а не родился здесь. Ни за что бы не поверил, что ты патриций, если бы хозяин это не подтвердил. Кто-то из парней считает, что это от слабоумия, а некоторые говорят, что из-за отсутствия воспитания и заброшенности в семье.
— А что вы думаете?
— Без обид, пацан, но я считаю дело в слабости мозгов. Твоя сестра ведёт себя не как ты, а значит, воспитание было. Мы знаем, что за месяц выучил грамоту, но у нас все уверены, что тебя всему научили давно. Просто ты в силу тупости либо не смог сразу начать всем пользоваться, либо периодически забываешь грамоту. Отсюда вытекает и твоё постоянное удивлённое лицо как у сумасшедшего.
— Не совсем приятно о себе такое слышать.
— Вот, даже сейчас отвечаешь странно.
— Почему это странно?