Олег Рязанский

До первых петухов сидели за столом, обсуждали, спорили — коль скоро мужчинам предстояло служить в сторожевой сотне в Москве, то и жёнам следовало перебраться в столицу.

— Купим большой дом и заживём вместе, — убеждал Степан девушек, которые никак не хотели переезжать в Москву, боясь, что окажутся там белыми воронами.

Уговорить удалось, лишь когда Юшка пригрозил: мол, на Москве весёлых жёнок много, а как соблазнят они соломенных вдовцов?

Потом стали спорить, где лучше венчаться. Женская половина стояла за скромную церковь. Степан с Юшкой хотели венчаться в самой Москве, найти церковь, чтобы поближе к кремлю, да служил бы не просто поп, а архиерей.

Сошлись на большом храме, что стоял в подмосковном селе на Ярославской дороге, рядом располагался большой мытный двор. Там же жили и сами мытники, или, по-московски, мытышники, знаменитые тем, что деньгу за товар умели взять у любого не мытьём, так катаньем. Потому и храм был в селе богатым, и звоны славные на всю округу, и хор, как говорили, митрополичьему не уступал.

Ещё долго шепталась каждая пара в своей светёлке, до самой тусклой осенней зари, перемежая разговоры ласками, пока наконец не сморил всех сладкий сон.

Юшка примчался на полузагнанном коне из Москвы ближе к вечеру. Спрыгнул во дворе, бросил повод на крюк у крыльца, вбежал в дом.

Навстречу вышла Пригода, румяная, весёлая, ясноглазая, в новом хитоне.

— Вот хорошо, что приехали. А мы баню протопили.

— Где Алёна?

— А что?

— Быстро приведи! — Пригода, почуяв неладное, не говоря ни слова, скрылась в дальних покоях.

Юшка торопливо поднял половицу в сенях, пошарил, извлёк закутанный в холстину пояс, в котором ещё во времена службы на меже прятал добычу, взвесил на руке. Затем метнулся в горницу, прогромыхав коваными сапогами по дубовым ступеням, рывком открыл дверь, схватил сундучок, стал перекладывать из него в пояс жуковинье, золотые иноземные монеты, гривны.

— Юшка, что случилось? — донёсся снизу голос Алёны.

Он быстро скатился с лестницы, застёгивая под портами набитый пояс.

— Степана схватили!

— Кто схватил? — охнула Пригода.

Алёна, пошатнувшись, ухватилась за её плечо и зажала рукой рот, сдерживая готовый вырваться крик.

— Митрополичьи стражники.

— За что?

— По навету рязанского епископа за оскорбление святости женского монастыря и похищение монахини.

— Вот оно, наказание Господне! — прошептала Алёна.

— Что же делать? — спросила Пригода.

— Степан велел всё бросать и уезжать. За Алёной наверняка приедут. Я всю дорогу гнал. Надо успеть опередить. Не вздумай плакать! — прикрикнул он на Алёну. — Мы и в худших передрягах бывали, ничего. Надо вам в наше старое мужское платье переодеться, поскачем на конях. Косы придётся срезать...

Юшка распоряжался уверенно — всю дорогу из Москвы он обдумывал положение и теперь точно знал, что делать.

Ещё не началось смеркаться, когда из задних ворот выехали трое всадников: один воин и двое с виду подростков. За ними в связке три навьюченные лошади.

В ближайшем лесочке, недалеко от большой дороги, ведущей из Москвы в Ярославль, Юшка остановился, предусмотрительно выбрав густые заросли орешника.

— Надо коню овса задать, с утра бедняга ничего не видел, а такие два конца проскакал, — сказал он, наполняя торбу припасённым овсом.

— А сам-то ты ел? — спросила Алёна.

— Теперь и о себе подумать можно.

Верховой конь похрустывал овсом, другие паслись. И Юшка снова и снова рассказывал, как увели Степана, не ожидавшего, что его схватят, и потому не успевшего даже потребовать присутствия воеводы.

Издалека донёсся конский топот, и вскоре по дороге, скрытой от беглецов зарослями орешника, промчались пятеро всадников.

— По наши души, не иначе, — сказал Юшка. — Вовремя я успел...

— Что же теперь с нами будет? — спросила испуганная Пригода.

— Отвезу вас в Суздаль или в Ростов Великий. Определю на подворье в монастыре. Сам вернусь в Москву, попытаюсь узнать, что со Степаном. Может, и выручу... не впервой. Главное — вас определить. Ночью скакать не побоитесь?

— С тобой — нет. — Пригода поднялась, чтобы собрать развязанный вьюк.

Вновь послышался отдалённый конский топот. Юшка прижал Пригоду к земле, сам осторожно выглянул из-за куста.

Обратно в Москву скакал одинокий всадник из той пятёрки, что промчалась недавно в направлении Пажиновки.

— Глупцы, меня вздумали вчетвером ловить, — сказал Юшка, провожая всадника взглядом. — Я бы их перестрелял из лука как куропаток. Да только ни к чему множить московскую злобу на нас, рязанцев.

Алёна, за время пути не проронившая ни слова, а только покорно выполнявшая все указания Юшки, вдруг спросила:

— А те четверо, что поскакали в Пажиновку, не найдя нас, озлятся?

— Ну и черт с ними! — перебила Пригода.

— Не в том дело. — Алёна бросила укоризненный взгляд на подругу. — Они ведь не станут там сиднем сидеть. Я вот всё думаю, куда они дальше денутся?

— Верно, Алёна, незачем им там сидеть. Дальше поскачут.

— Знать бы куда... — произнесла задумчиво Пригода.

— Были б мы в Рязани, я бы вмиг смекнул — там каждую тропку, каждую деревню знаю. А здесь, в Московии, бог его знает...

Юшка помолчал.

Девушки терпеливо, с надеждой ждали его решения.

— Степан мне говорил, что дорога эта ведёт в Ростов Великий, а затем в Суздаль. Вот и получается, что туда нам путь заказан.

— Куда же подадимся? — с тревогой спросила Пригода.

— Надобно нам в Тверь скакать, — после недолгого раздумья произнёс Юшка. — У Москвы нелюбье с Тверью, они туда не сунутся. Только вот незадача: не знаю я дороги в Тверь.

— Эка беда, — ухмыльнулась Пригода. В сгустившемся сумраке Юшка увидел, как блеснули в улыбке её зубы. — Поедем через лес до первой деревни, а потом, как и меня давеча, язык до Твери доведёт.

Юшка кивнул. Где-то в глубине леса негромко, словно примериваясь, ухнул филин. Алёна прижалась к Пригоде.

— Айда, девки. Берите коней в повод и за мной. Поглубже заберёмся в чащу, костерок разложим, переночуем, а с восходом и двинемся, — нарочито бодрым голосом сказал Юшка.