Олегархат районного масштаба
Шрифт:
Очень вовремя «вспомнила», как мама мне рассказывала про бешеный ажиотаж, возникший, когда СССР закупил в Италии дешевенькие плащи, которые советские спекулянты продавали по двойной цене (не двойной итальянской, а двойной, установленной советской торговлей) — и в начале августа организовала в Комитете еще одну группу разработчиков. На этот раз группу, состоящую из знакомых мне химиков, с которыми еще в СНТО получилось тесно повзаимодействовать, и нескольких человек из института совершенно текстильного. От химиков особо многого я не требовала, просто поручила им реанимировать установку, которую они в рамках того же СНТО собрали на Московском нефтеперерабатывающем заводе. Все же лень — действительно двигатель прогресса, заводчане просто поленились эту установку разобрать и сдать в металлолом, а теперь на ней готовились ежедневно производить по несколько тонн ценнейшего полипропилена. Причем буквально «из отходов производства»: другая группа, состоящая уже из выпускников МВТУ, поставила на заводе установку по разделению газа, который раньше сжигался
Вообще-то в СССР считалось почему-то, что «настоящие болоньевые плащи» делались из капрона, но капроновые — после того, как готовую ткань пропитывали силиконом — были просто ужасными: шуршали громко, мялись, и в целом были отвратительными. И — дорогими и довольно тяжелыми. А оригинальные плащи делались как раз из полипропилена, и они были «беззвучными», мягкими, почти не мялись и весили раза в два легче капроновых. А кроме того, такая ткань получалась очень дешевой — и большая команда членов СНТО сразу из четырех институтов занялась срочной разработкой всех необходимых для изготовления такой ткани техпроцессов.
Что же касается использования пропана из избыточного газа Московского НПЗ, то это не было какой-то необходимостью, просто тут пропан получался «вообще бесплатным», да и установка на заводе уже стояла — а так пропана в СССР добывали уже много и по деревням массово ставились газовые плиты, работающие «на баллонах». Так что в принципе полипропилена можно было наделать очень много, всю страну в плащи одеть проблемой не стало бы — но мне этот «ценный полимер» хотелось заполучить совсем для другого. Однако желания самой заниматься его производством у меня ни малейшего не было, ведь есть же специально обученные люди и специально учрежденные министерства. Однако чтобы этим людям и министерствам руководство дало весомый направляющий импульс, нужно было руководству что-то полезное показать — а полипропиленовую ткань, по моим расчетам, можно было показать быстрее, чем что-либо еще. Так что в СНТО студенты с преподавателями работали изо всех сил, получая за свою работу довольно приличные деньги, и я надеялась, что еще до зимы смогу показать тому же товарищу Патоличеву очень симпатичный и полезный результат. А для простоты заказала (через того же Николая Семеновича) ткацкий станок венгерского производства. Один — для демонстрационных целей больше и не требовалось…
В середине сентября в очень торжественной обстановке строители сдали сразу три жилых дома для сотрудников Комитета. Почти триста новеньких квартир, поэтому у меня немедленно состоялся скандал с московским руководством. Правда, скандальчик получился довольно скромным, как только в райсовете потребовали «передать району половину жилья», я накапала про это Лене — и дальше скандалить стало просто некому. Правда, два десятка квартир пришлось отдать, но уже исключительно в результате очень вежливой просьбы и на основании взаимного уважения: для своих сотрудников жилье попросил предоставить Александр Иванович Михайлов — директор ВИНИТИ. А с ним у Комитета отношения были именно очень дружескими: товарищ Михайлов чуть ли не первым осознал пользу вычислительной техники для хранения и распространения научно-технической информации и у себя специальный отдел организовал, который занялся разработкой нужного для таких целей программного обеспечения. А еще он и Комитет взаимно уважил: у меня тогда избытка средств не было, так что он группу моих инженеров взял к себе в институт, где они занялись очень нужной мне работой. Хотя формально эта работа и для ВИНИТИ могла оказаться полезной.
Простая была работа: разработка и изготовление средств связи между вычислительными машинами, расположенными очень далеко друг от друга. Вообще-то для Советского Союза эта работа не казалась ни новой, ни особенно даже высокотехнологичной: первая межмашинная линия связи была выстроена еще в конце пятьдесят седьмого года и соединяла она вычислительные машины полигона Тюратам с вычислительным центром ЦНИИМаша в Подлипках. Хорошая была линия, с пропускной способностью в два мегабита в секунду — но меня аппаратная часть интересовала мало. То есть вообще не интересовала та часть, которая относилась именно к линиям связи, а вот та часть, которая относилась непосредственно к вычислительным машинам, меня интересовала более чем серьезно. Как «продвинутого пользователя» интересовала, то есть мне и тут было абсолютно наплевать, как она там внутри устроена, мне нужна была просто связь. Потому что как раз в сентябре одну небольшую «бухгалтерскую» машину (только уже «нового поколения») я поставила у себя дома. То есть поставила их две, потому что была убеждена, что драться с мужем за компьютер — дело контрпродуктивное и лично вредное: я же его просто покалечу и потом меня вообще в тюрьму отправят.
Так вот, ребята, сидящие под крышей ВИНИТИ, занимались разработкой архитектуры системы, построенной на основе моих представлений о протоколах ТСР и UDP. Причем мои представления ограничивались анекдотом о том, чем TCP отличается от UDP. Но когда за дело берутся хорошо простимулированные профессионалы, им и анекдота часто бывает достаточно.
В качестве «линейной основы» товарищам была предложена
уже существующая структура линий связи на базе обычных стопарников ТЗГ: такими кабелями уже связисты успели соединить почти все «закрытые города», и даже в Ряжск летом кабель дотянулся. А стопарник — это уже довольно серьезно: одна пара в этом кабеле обеспечивала возможность передачи сигнала на частоте до четырехсот сорока килогерц, так что если задействовать сразу тридцать две пары кабеля, то данные можно передавать между компами под два мегабайта в секунду. Меньше, чем на однопроводном кабеле в Тюратам, но тоже неплохо. И в ВИНИТИ ребята исключительно самим протоколом занимались, а над аппаратной частью работали фрязинцы и примкнувшие к ним инженеры с минского радиозавода. У минчан, конечно, особого опыта не было, но знания уже имелись — и бешеный энтузиазм тоже присутствовал. Так что я искренне надеялась, что к следующей весне я получу уже работающую сеть. Небольшую поначалу, но уже с действующими роутерами и всей прочей нужной для построения сети машинерией. Роутеры тоже должны были делаться на базе тех же «бухгалтерских» машин, только с другим содержанием ПЗУ, разработкой которого занимался в МИФИ товарищ Кузин. Но внезапно все пошло совершенно не так, как я себе это представляла. Совершенно не так…Глава 7
Немецкие немцы в Йене под воздействием моих обещаний (точнее, сумм, фигурирующих в подписанных мною договорах) первым делом сорвали другой договор с СССР, не поставив вовремя большую партию прекрасных фотоаппаратов «Практика», и Николай Семенович мне по этому поводу мягко попенял:
— Света, ты в следующий раз, когда будешь договора с немцами подписывать, все же постарайся указывать в них, что срыв поставок по другим договорам с Советским Союзом все равно недопустим и за это тоже накладываются штрафные санкции.
— Так они за фотоаппараты штраф-то заплатили?
— Нет, там вообще штрафы предусмотрены не были.
— А тогда какие ко мне претензии?
— Никаких, это, считай, старческое ворчание. Но вот премию за досрочную поставку этих твоих литографов я бы в таком случае им платить не стал.
— Стали бы, если я бы вам рассказала, за что премия выплачена.
— Ну-ка — ну-ка?
— Нам от этих литографов нужна была только небольшая часть, где точная механика, и мы эту часть взяли и поставили уже в нашу систему. С другими линзами, с другой системой освещения, и вообще все смонтировали на двухтонной базальтовой плите, чтобы ничего не дрожало. Но буржуи-то про это не знают, они уже удочки закидывают на предмет того, чтобы цейссовцы и им такие же сделали. Немцам — прямая материальная выгода, нам — ни малейшего убытка: если германский литограф брать как есть, то на нем с трудом можно будет делать микросхемы с топологией в пять микрон, скорее даже в шесть — а мы уже сейчас добрались до одномикронной.
— Я в этом слабо разбираюсь, а в пересчете на рубли и фунты с марками это сколько будет? Или машины твои насколько быстрее считать станут?
— На рубли… микросхема на сто двадцать восемь байт памяти стоила порядка двух рублей, теперь за эти деньги они делают схему в восемь раз более емкую. Еще при этом машина бухгалтерская не в комод с трудом влезает, а помещается в довольно небольшую тумбочку. И стоит уже не сто двадцать тысяч рублей, а меньше семидесяти тысяч — но это при переходе к топологии в три микрона. И я про большую бухгалтерскую говорю, а маленькая теперь нам в двадцать пять обходится. А как микронные схемы в серию пойдут, то цена еще раза в два, а то и в три упадет. В долларах не скажу, пока такие машины мы буржуям продавать не будем, а по скорости — новые уже в два раза быстрее прежних считают. Но тут скорость вычислений — дело вообще десятое, сейчас машины могут обрабатывать куда как больше данных, и я думаю, что бухгалтерия Внешторга это тоже уже заметила.
— Это ты верно сказала, они уже заявку мне прислали на почти семьсот твоих машин вычислительных. Но и некоторые претензии к ним выдвинули.
— Не некоторые, а всего одну: памяти внешней в машинах мало. Но чтобы ее было больше, нужно потратить очень много денег…
— Я помню о том, кто у нас главный вымогатель. Тогда вопрос: деньги ты потратишь, а не окажется ли, что те же американцы успеют потратить больше и нас обгонят, выгнав затем с рынка?
— Нет. То есть не обгонят. Чтобы вложить больше денег, нужно иметь больше денег, а у той же IBM источник иссяк. Раньше они с каждой проданной семьсот четвертой машины половину вкладывали, а теперь — мне Лена сказала, она прессу зарубежную изучает — что у IBM почти сотню машин никто даже бесплатно забирать не хочет и денег на НИР у них сейчас вообще нет. Вот если бы им государство финансирование предоставило — но бюрократия везде работает неспешно, раньше, чем через пару лет они не хватятся, а мы за это время еще на поколение вперед уйдем и нынешние наши машинки буржуям пойдут практически даром — то есть с их точки зрения даром. Так что буржуи от нас отстали навсегда… если вы у меня все же выручку, которая у нас на НИР и ОКР идет, не заберете.
— Не заберем, я твою позицию еще давно понял. А сколько тебе денег потребуется на… память, говоришь?
— Да нисколько. То есть у нас в Комитете на НИР и ОКР сейчас денег как раз хватает, мы же не просто так стопроцентные накладные в цену закладываем. А потратить больше — так у нас пока и людей для расширения работ нет. Скоро будут, но не сейчас, но и тогда… у нас же и выручка вырастет. Но опять скажу: за эти деньги я любому глотку перегрызу!
— И в этом я не сомневаюсь. А как насчет серийных заводов?