Ольга-чаровница и змиев сын

«Скоро я вырвусь на свободу и тогда… — мечты, уже было захватившие его, пресекла мысль острая, будто лезвие каменного ножа, изготовленного лучшими мастерами Восходных гор: — Только бы Ольга дожила до этого момента».

Тринадцатый поединок начался час назад, но пока не происходило ничего особенного. Горан привык за предыдущие двенадцать раз.

Поединки чаровников проходили на расстоянии и потому казались совершенно незрелищными для тех, кто находился близ участников. Какой-нибудь пастух, погнавший стадо на вершину холма, наверняка был свидетелем превосходного зрелища, полного всполохов небесных огней, разноцветных молний, бьющих друг в друга, и схваток чаротворных чудовищ. Горан же мог лишь наблюдать за своей чаровницей. Ольга то ходила по светлице, то застывала на половине движения, то садилась на лавку, подоткнув под себя ногу, но долго на ней не задерживалась. Временами она водила руками, один раз схватила в кулак невидимую муху и подула на нее. Когда она разжала пальцы, вся светлица озарилась багряным сиянием.

Внизу что-то грохнуло, раздался звон разбитого стекла. Горан встрепенулся. Его слух был тоньше человеческого. Ольга казалась слишком поглощена чаровнической схваткой и не замечала ничего вокруг, терем же пока не умел предупреждать хозяйку о вторжении. Вот пройдет несколько лет…

Горан мотнул головой, выкидывая ненужные сейчас мысли.

Он уже собирался привлечь ее внимание, но Ольга резко махнула рукой сверху вниз, словно ребро ладони являлось лезвием меча, и чаровница пыталась разрубить им что-то или кого-то невидимого. На излете движения, будто натолкнувшись на невидимую преграду, она застыла вновь. Тотчас комната озарилась светом — на этот раз золотистым, а Ольгу подкинуло вверх и шарахнуло о стену. Лишь каким-то чудом она сумела перевернуться в воздухе и, оттолкнувшись от бревен, плавно опуститься на пол.

Горан цокнул зубом. Все же его чаровница была хороша, а за прошедшие годы стала еще лучше: сильнее, искуснее и… краше. Последнее казалось удивительным, учитывая то, что своей внешности Ольга не уделяла ни малейшего внимания, а Горан по-прежнему полагал, будто людские женщины неспособны вызвать в нем интерес.

Не понадобилось много времени, чтобы Горан понял: Ольга не только не собиралась его очаровывать, но не предполагала даже саму возможность этого. А значит, и подозревать, будто его опоили чем-то, находящемся в крови чаровницы, или отравили исходящим от нее ароматом, не выходило больше. Звезды так встали в день их знакомства, что он заинтересовался, и не признавать этого не стоило. Судьба.

Все время, которое Горан не злился из-за заточения, он восхищался. Коварная предательница, гнусная человечка, отвергшая его расположение, но какая же необыкновенная! Особенно когда чаровала, как сейчас. Земная тяжесть переставала на нее действовать, волосы, обычно в косу собранные, тотчас расплетались и принимались струиться, колыхаться, двигаться, словно змеи. Глаза наполнялись искрящимся блеском, лицо бледнело, черты казались тоньше и опаснее, а любое движение выглядело замысловатым танцем, подвластным музыкальному ритму, слышимому лишь ей.

Горан засмотрелся и упустил момент, когда что-то пошло не так. Ольга вздрогнула и схватилась за грудь — он не уловил миг, когда невидимая раскаленная игла пронзила сердце. Горан взревел и ударил в стену своей тюрьмы. Чаровница побледнела до серости.

— Потерпи, — попросила она хрипло, кинув на посох обеспокоенный взгляд. — Скоро ты освободишься. Осталось недолго.

Не устраивало Горана такое освобождение! Вряд ли его послушали бы, но он зло выдохнул, наверное, в сто тысячный раз:

— Выпусти меня сама. Сейчас же! Я уничтожу твоих врагов.

— А потом и меня, — Ольга усмехнулась, прикрыла глаза и вздохнула свободнее. — Нет, Горан. Этого не будет.

Для окончательного восстановления сил ей понадобилось тринадцать мгновений. Горан считал молча, не отвлекал разговором, не желая вредить еще больше, и изо всех сил царапал когтями трещину, отделявшую его от свободы. Он бился в нее, стараясь не думать о том, не убьет ли Ольгу самолично, если расколет камень, ведь сил в яхонте заключено немало. В сущности, о людских чаровниках и чаровницах Горан знал до преступного мало, да и не имели те привычек раскрывать свои секреты каждому, кто ими интересовался.

Ольга больше его действий не замечала или намеренно не обращала на них внимания, занятая делами поважнее. Чаровнический поединок — не скоморошья потеха. Зазевался и вот уже оседаешь на пол, а перед тобой открывается дорога, сотканная из звезд, и даже тело не останется в этом мире, исчезнув, растворившись, будто его и не существовало никогда. Чаровники в Навь лишь по собственной воле ходят.

Она встала посреди комнаты, развела руки в стороны и, казалось, старательно вслушивалась во что-то, прикрыв веки. Горан успел боднуть трещину десяток раз, прежде чем Ольга пошевелилась, призвала посох и выбежала в коридор. Глаза распахнула уже позже: на лестнице, съезжая вниз по широким перилам, — так было быстрее, нежели бегом.

Горану сильно не понравился ее взгляд, особенно кровь, мерным красноватым цветом окрасившая белки. В остальном Ольга оставалась собой: спокойной, собранной, всемогущей и вселяющей ужас чаровницей, не зависящей ни от кого и никогда.

«Которая вряд ли переживет сегодняшний день», — напомнил самому себе Горан.

Мысль об этом засвербела в мозгу, отдаваясь под сердцем сосущей болью, истончилась, превратилась в тонкий свист, от которого заложило уши, когда Ольга достигла, наконец, первого этажа.

Терем здесь мало походил на выстроенный по обычаям русов, скорее напоминал заморский дворец: высокий потолок с лепниной по центру; огромная хрустальная люстра на полсотни свечей; беленые стены, обитые резным деревом; широкая беломраморная лестница, спиралью взбегавшая вверх. Удивительно и невероятно. Видать, ошибся он, и место уже начало изменяться по собственному вкусу. А может, виновны в том оказались лиходеи, сражавшиеся с Ольгой.

Плиты пола — тоже из мрамора, но черного, отполированного до зеркального блеска — попирали закутанные в темные плащи фигуры, которых здесь никак не могло быть.

«Раньше не могло», — с досадой поправил себя Горан.

— Насколько я знаю, поединки между чаровниками должны происходить один на один, — голос Ольги звучал недовольно. — Не говоря о том, что даже двое на одного нечестно. Вас же четверо.

— Победа покроет все! — велеречиво (и от этого особенно противно) произнес один их них.

— Победителей не судят, — вторил ему другой.

Горан мог поклясться: ни одна из фигур не шелохнулась. Голоса раздались откуда-то сверху.

— Как интересно, — обронила Ольга. — То есть в единоборстве я слишком сильна, потому вы решили сбиться в стаю? Ковена Серых на вас нет.

Чаровники промолчали. Это была их легенда — чужестранная: будто когда-то действительно существовал ковен сильнейших чародеев, следивший дабы никто слишком много силы себе не взял и несправедливостей не чинил. Ольга ее читала в одной из хранящихся в тереме книг, лиходеи же, наверняка, удивлялись, откуда бы лесная ведьма знала о ковене серых.

— О нем ничего неизвестно вот уже пять веков!

— Значит, подличать не возбраняется. — Ольга усмехнулась. — Что ж вам постоянно-то пастырь с дубиной требуется, чтобы скотами не становились?