Ольга, лесная княгиня

А куда еще идти мне, отмеченной Навью?

Но ничего такого не ожидалось. Ингвар сказал, что заберет меня с собой в Киев.

Даже погребальные жертвы на краде приносил Свенгельд. Зоряша только стоял рядом. Он был бледен как смерть и казался моложе своих лет. Я старалась на него не смотреть.

Ингвар объявил отрока наследником Дивислава с обязательством почитать его, Ингвара, как родного отца, платить ему дань и участвовать с дружиной в его походах, если он того пожелает. Эту дань предписывалось пока отсылать в Киев, а позже, когда Ингвар переедет жить в Волховец – туда.

Отныне зоричи были включены в державу волховецких князей, а Ульву принадлежала власть над всем Приильменьем.

Для охраны торговых путей и взимания сборов с купцов Ингвар оставил своих людей. Иных юному князю зоричей набирать и вооружать не разрешалось. Возглавляли дружину двое верных Ингвару хирдманов: Гудмунд и Сорогость.

Уцелевшие старейшины зоричей, стоявшие вокруг пылающей крады, а затем восседавшие на поминальном пиру, выглядели мрачно, что и было понятно: им приходилось идти под руку к ненавистным варягам, на деле – к тому самому Ульву конунгу, с которым они столько лет враждовали.

И все же Ингвар обошелся с ними не самым суровым образом. Он ведь мог вовсе истребить княжеский род и всю племенную старейшину, но позволил потомкам Зори-князя выжить и даже сохранить власть. Мог бы нахватать в гнездах вдоль Ловати полона, сколько получится, и продать на Волжский путь, получив огромные деньги прямо сейчас. И я знаю, что такие предложения кое-кто из дружины ему делал. Но он предпочел прирастить за счет земли зоричей свою будущую волховецкую державу и тем увеличить ее мощь. Он понимал, что это далеко не конец его свершений.

Я думала, что теперь Ингвар уведет дружину на Нарову – искать мести за смерть Вальгарда. Правда, не верила, что он ее найдет: ведь близка была зима, и лиходеи наверняка уже убрались за море.

Пока устраивались дела в Зорин-городце, Ингвар съездил к отцу в Волховец: известить о своей победе и договориться насчет кораблей и дружины из Ладоги.

Вернулся он дней через десять.

В княжьей избе в тот вечер был большой шум и попойка до утра.

Оказалось, что Ульв конунг и его родич Хакон ярл уже давным-давно послали корабли к устью Наровы – сразу же, как хитрый Ранди Ворон весной отправил им весть, что Мистина умыкнул дочь Вальгарда и везет в Киев! Уж конечно, Ульв конунг лучше меня понимал, что такие дела надо делать летом, а не дожидаться первого снега. Его родич Фасти привез в Волховец два десятка мечей, захваченных у викингов, а Ингвар доставил их сюда, чтобы взять в Киев и показать Эльге.

Не головы же было тащить!

Теперь она будет знать, что месть за ее отца свершена.

Мне бы тоже следовало этому радоваться – ведь Вальгард был и моим близким родичем. Но меня неприятно поразила эта предусмотрительность Ульва конунга. Он как будто знал все заранее.

Много времени спустя я услышала, что он, наоборот, стремился не допустить встречи киевлян с теми викингами, чтобы те не сумели рассказать, кто их послал в устье Наровы еще прошлой весной…

Но тогда мне было не до провинностей старика Ульва. Моя жизнь была разбита на кусочки, и я даже не представляла пока, что из этих осколков удастся собрать.

Мне едва исполнилось шестнадцать, а со мной уже случились почти все несчастья, возможные для женщины.

Разве что не продали меня за море Хазарское…

Что касается Эльгиного приданого, то оно сохранилось у меня почти нетронутым. Я ведь надеялась, что когда все уляжется, сумею уговорить мужа переслать укладки ей. Также Ингвар велел мне собрать все, что я считаю своим: мое приданое, дары от мужа, людей, которых хочу взять с собой. Он объявил, что заберет в заложники всех младших детей Дивислава.

Я даже обрадовалась этому: мне было легче держать их при себе, чем покинуть на нового князя – еще отрока, и киевскую дружину. В ней были такие рожи…

Держане мы предлагали забрать своих детей и вернуться к ее родичам-полочанам: она ведь была сестрой полоцкого князя, а ссориться с ним сверх необходимого Ингвар не хотел. Две ее старшие дочери уже к тому времени выросли и вышли замуж, она могла бы перебраться жить к ним, но сама решила, что поедет со мной и племянниками.

Сборы заняли гораздо больше времени, чем я рассказываю.

Наступила зима, выпал снег, и установился санный путь. И только тогда мы наконец тронулись вверх по замерзшей Ловати: Ингвар с дружиной и добычей, мы с Держаной и пятью детьми, со всеми нашими пожитками и челядью.

По пути через Ловать мне много раз приходилось подтверждать местным старейшинам: да, князь Дивислав убит, ему наследовал князь Зоремир, принесший обет сыновнего послушания князю Ингвару.

Да и то, что я ехала с Ингваром в Киев, говорило яснее всяких слов. Зоричи думали, что он берет меня в жены! Трудно их винить: так оно и было бы, если бы не Эльга. У Ингвара уже были жены, так же, как и я, захваченные в прежних походах. Я пополнила бы их число, если бы он не собирался сделать своей княгиней мою сестру и преподнести ей меня в качестве подарка на свадьбу.

С Живлянкой на коленях, чтобы обеим было теплее, укутанная в большую медведину, я сидела в санях и то дремала, то рассказывала ей сказки, если она не спала, то смотрела, как тянутся мимо заснеженные речные берега.

Больше всего я тогда хотела знать: искупила я свою вину за злостное вторжение в Навь? Или это мне еще предстоит?

Наверное, главные мои беды впереди: ведь до сих пор пострадать за меня пришлось совсем другим людям.

Предстоящая долгая дорога в Киев – на край света, чужой и незнакомый, – нас с Держаной страшила.

Это и правда было похоже на путешествие в Навь: тьма, черное или серое небо над белым снегом, замерзшие русла рек, стена леса по сторонам, холод, ветер…

Незнакомые люди, которых мы встречали на ночлеге – сегодня одни, завтра иные, – все они были для нас лишь тенями, сменяющими друг друга. И они на нас смотрели так, будто выходцы из Нави – это мы.

Если порой в полдень выходило солнце, я удивлялась тому, что в этом мире оно вообще есть.

С каждым днем мы забирались все дальше в неведомое, все дальше от родных людей и краев.

Наверное, и родители уже думали обо мне, как о давно умершей.

И единственными «своими» для нас постепенно становились те куды, что нас сюда занесли – Ингвар и его хирдманы.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мне полагалось ненавидеть его – убийцу моего мужа.

Но тогда я не чувствовала ничего подобного.

Мне казалось, что всех нас несет, будто листья на ветру, и Ингвар был таким же листом, как я и Дивиславовы дети.

Он разрушил мою жизнь – но как он мог бы поступить иначе? Их с Дивиславом столкновение было предопределено много лет назад; судьбу эту вырастили Ульв конунг, сам Дивислав, даже стрый Вальгард, а Ингвару осталось только пить ту брагу, которую для него заварили другие.