Оливер Кромвель
Шрифт:
В речах и писаниях Кромвеля повторяются две основные темы; обе не были новыми в середине XVII века, но являлись желаниями, которые время от времени выражались в Англии меньшинством в течение десятилетий. Первая имеет корни в идеях, развитых писателями-«республиканцами» в 30-е годы, которые придерживались мнения, что народ (как и человек) состоит из частей, имеющих неравную значимость. Это была не просто консервативная идеология, разработанная для поддержания социального статус-кво; она также расписала обязанности и ответственности каждого члена общества. Бедняки имели обязанность работать и повиноваться тем, кто находился выше их по социальному статусу и благосостоянию, а те, кто имел привилегии, несли ответственность и заботу о тех, кто был менее удачлив. Как и «республиканцы» в 30-е годы, Кромвель также рассматривал социальную справедливость как неотделимую часть идеального общества, которое он хотел создать. Этот взгляд дал ему огромную поддержку в военных испытаниях. В ходе войны он пришел к убеждению, что после ее окончания обеспечит справедливое вознаграждение тем, кто сражался с ним на боевых полях Британии — земли, достойной того, чтобы на ней жили герои. Самое точное упоминание об этом «республиканском» стремлении Кромвеля выражено в его письме (уже цитированном), которое он написал сразу же после сражения при Данбаре в сентябре 1650 года. «Если в этом есть то, что делает многих бедными для создания нескольких богатых, это не подходит республике» —
Забота Кромвеля о социальной справедливости проявилась в его заинтересованности в реформах образования, управления и права. Он не отдавал приоритета образовательной реформе, но его поддержка тем, кто пытался организовать третий английский университет в Дурхеме в 50-е годы, справедливо получила большую гласность, как и его требование реформы местного управления. Он разделял убеждение Карла I и его министров в начале тридцатых в том, что существовала необходимость не в новых законах, а скорее в способах обеспечения того, чтобы существующие законы исполнялись. «Мы действительно имеем много хороших законов, — сказал он в марте 1656 года, — однако мы жили скорее по букве закона, чем в соответствии с его духом», так что «решили регулировать одинаковую (божью) помощь вопреки чьей-то воле» [207] .
207
Abbott, vol. IV, p. 112.
Позже, в апреле 1657 года, он затронул подобный вопрос, подчеркивая, что неудача в достижении социальной справедливости произошла скорее из-за недостатка административной силы и плохой работы местных судей, чем из-за нехватки хороших законов. «Хотя у вас есть хорошие законы против повсеместных беспорядков в стране, кто их здесь исполняет?» — спрашивал он, выступая в апреле 1657 года. «Действительно, мировой судья будет удивлен, как сова, если хоть на один шаг отступит от обычного для него и его коллег направления в сторону реформации этого дела» [208] .
208
Abbott, vol. IV, p. 494.
Кромвель придавал гораздо большее значение достижению социальной справедливости посредством реформы права, чем переменами в образовании и управлении. Терло, знавший Кромвеля как никто другой, написал Уайтлоку в 1654 году, что «реформация права и управления» была главной заботой Кромвеля [209] . Несомненно, он разделял восторг тех товарищей по армии, которые (согласно Джону Куку, одному из судей, приговоривших к смерти Карла I), сказали в 1655 году, что «реформа права (была) великим делом, за которое они сражались» [210] . Как было сказано, спиралеобразное движение «охвостья» в реформе права являлось главной причиной, по которой Кромвель глубоко разочаровался в парламентском процессе к апрелю 1653 года. Когда он снова обратился к парламенту в сентябре 1654 года, то выказал большую заинтересованность ходом реформы права на протяжении девяти месяцев с тех пор, как он стал протектором. Он (как он сказал) «стремился к реформе законов… и собрал вместе всех выдающихся личностей… чтобы обсудить, как законы могут быть сделаны простыми и краткими, и менее тяжелыми для людей, как уменьшить издержки во благо народа» [211] . Для этой цели в первые месяцы протектората он вызвал в Лондон провинциального юриста из Глостершира, Вильяма Шеппарда, который уже заслужил имя в печати как юрист-реформатор и играл видную роль в разработке закона, изданного Кромвелем и его Советом в августе 1654 года, делавшего доступ в суд лорда-канцлера проще и дешевле. Это был лишь небольшой шаг вперед по сравнению с огромной программой правовой реформы, запланированных комиссией Хейла в 1652 году, но, вероятно, реформа, проводимая умеренными темпами, имела более надежный шанс на успех, чем поспешное и сеющее распри реформаторство, каким угрожала деятельность Бербонского парламента.
209
Quoted in Nancy L. Matthews, William Sheppard: Cromwell's Law Reformer (Cambridge University Press, 1984), p. 37.
210
Quoted in D. Vcall, The Popular Movement for Law Reform 1640 — 60 (Oxford University Press, 1960), p. 73.
211
Abbott, vol. III, p. 439.
Если «республиканская» идея социальной справедливости являлась неотделимой частью того, что Кромвель подразумевал под «религиозной реформацией», другое — и несомненно более важное для него направление — это забота о расширении реформации, начавшейся в XVI веке, до реформации в сердце и душе каждого человека. Как было сказано, Кромвель отличался от подобных Харрисону, которые боялись, что религиозная реформация вызовет драматическую перемену в управлении, включая правление избранной элиты из религиозных людей до пришествия царствования лично Иисуса. В своей речи к парламенту 4 сентября 1654 года Кромвель изобразил это пророчество как «ошибочное мнение (членов) «Пятого монархиста», и предложил «мнение, которое, я надеюсь, мы все будем уважать, ожидать и уповать на то, что Иисус Христос уделит время, чтобы установить свое господство в наших сердцах, ослабляя испорченность и похоть и зло, которые здесь существуют, которые сейчас царствуют в мире больше, чем, я надеюсь, они будут в должное время» [212] . Почти так же, как он приблизился к «республиканским» идеям социальной справедливости, видение Кромвелем внутренней реформации — «реформации нравов» — исповедовалось религиозными людьми по крайней мере с 1580-х гг. Для них и для Кромвеля реформация не будет завершена до окончательного успеха кампании против индивидуальной безнравственности — пьянства, сквернословия, богохульства, супружеских измен и сексуальной распущенности. Только когда свершится эта подлинная реформация, страна получит божье благословение.
212
Abbott, vol. III, p. 437.
Как и его религиозные товарищи, Кромвель считал, что главным способом подлинной реформации был союз религиозных судей и реформированной службы, который должен привести к тому, чтобы духовенство было представлено образованными и глубоко верующими людьми, годными для роли проповедников, способных указать своим прихожанам путь к нравственной и духовной реформации. Поэтому неудивительно, что основные реформы Кромвеля и Совета в первые месяцы протектората были разработаны, чтобы обеспечить назначение подходящих церковных служителей и чтобы неподходящие были изгнаны. Это
было целью двух законов, изданных в 1654 году. Один из них в марте учредил центральную комиссию из 38 человек (которые стали известны как «трайеры»), которые должны были оценивать по достоинству всех претендентов на церковные должности, что-бы они действительно (как позже сказал Кромвель) были «людьми известной честности и набожности, православными и правоверными» [213] . В августе за этим последовал указ, учреждавший специальных уполномоченных в каждом графстве (прозванных «эжекторами»), которые должны были удалять служителей, обвиненных в «невежестве, непригодности, опозоренных в их жизни и в беседах или небрежных в их уважаемых профессиях и положениях».213
Abbott, vol. IV, p. 495 (речь от 21 апреля 1657).
Эта попытка сделать служение верховным звеном «реформации нравов» не была, однако, главной заботой Кромвеля. Это было средством для достижения его главной цели, которая (как уже многократно говорилось) должна была обеспечить «не принуждение (в религии), но свет и разум». Его главной целью было установление свободной структуры государственного управления, внутри которого каждый сможет найти Бога для себя. «Быть ищущим, — написал он в октябре 1646 года в письме своей дочери Бриджит, — значит находиться в лучшей секте рядом с нашедшим, и так будет в конце концов с каждым правоверным ищущим. Счастливый ищущий, счастливый нашедший» [214] . Был ли тогда Кромвель «человеком впереди своего времени», «сторонником современной религиозной терпимости?»
214
Abbott, vol. I, p. 416.
Важно отметить, что эта характеристика не подходит ему. Понимание религиозной свободы Кромвелем было ограниченным в двух важных отношениях с самых первых дней его общественной деятельности и оставалось таким до конца его жизни. Первое довольно очевидно: Кромвель прояснил в «Орудии управления» (и во многих других случаях), что терпимость не должна простираться до «папизма и прелатства таких, которые именем Христа проповедуют и практикуют распущенность», и тех, кто «злоупотребляет свободой для ущемления прав других и для нарушения общественного спокойствия». Как будет показано {особенно в случаях с Бидлем и Нейлером), Кромвель был склонен, как в практике, так и в теории, отлучить некоторых людей, как протестантов, так и католиков, от обладания религиозной свободой. Второе ограничение в определении религиозной свободы Кромвелем менее очевидно и не всегда поддавалось оценке. Религиозная реформация Кромвеля не предполагала религиозного плюрализма. Его идеалом было сохранение единства протестантов в рамках государственной церкви… Как будет видно, Кромвель поддерживал евреев в Англии в 1655 году не из-за обязательства всемирной религиозной терпимости, а так как он (вместе с многими протестантами) верил, что обращение евреев в другую веру было необходимой, основной подготовкой к установлению единства всех религиозных людей. Равно важно было и то, что он осуждал рост сектантского раскола протестантства. По иронии, будучи заклейменным своими врагами, например, графом Манчестером, как «любимец сектантов», он питал отвращение к сектантству, так как оно разрушало его идеал протестантского единства. Во время гражданской войны он сказал: «Все пресвитериане и индепенденты настроены одинаково». В своей речи к парламенту в сентябре 1654 года он подтвердил суть и обругал те секты, которые «говорят, О! Дай людям свободу. Но дай (им) ее, (они) не уступят ее никому» [215] . Кромвель не был человеком «опережающим время, с нетерпением ожидающим краха религиозной тоталитарщины и развития религиозного плюрализма, он скорее оглядывался назад, на церковь времен Елизаветы I и Якова I, чем на Англию, в которой расходящимся во мнениях религиозным группам, хотя и неохотно и под вечным страхом суровых наказаний, было обеспечено законное существование. В марте 1654 года он назначил день для поста и молитв, чтобы закончить «разногласие» и укрепить «братскую любовь» и «здоровый дух» [216] . Как он делал в Шотландии в 1650–1651 гг., он спорил с нетерпимыми протестантскими религиозными группами в Англии, защищая дело всемирного братства верующих людей, выступая против религиозного сепаратизма.
215
Abbott, vol. III, p. 459.
216
Abbott, vol. III, pp. 225-8.
Терпимость Кромвеля, с современной точки зрения, была ограниченной. Тем не менее, необходимо отметить, что он готов был допустить гораздо большее разнообразие религиозных форм, чем любое другое правительство Англии XVII века до или после него. Для пресвитерианцев, индепендентов и баптистов, которые жестоко преследовались с 1660 года, кромвелевская Англия была раем религиозной свободы. «Если люди признают баптизм, или придерживаются просто индепендентских взглядов или пресвитерианских мнений, именем Бога поддержите их… в использовании предоставленной им свободы и оставьте их с собственной совестью», — сказал он парламенту в сентябре 1656 года в речи, которая дает одно из самых четких его религиозных определений:
«Так как… несомненно это все представляет особый интерес, хотя и оспаривается. [Это люди], которые верят в Иисуса Христа… люди, которые верят в прощение грехов ценой крови Христа и в свободное оправдание ценой крови Христа, и живут божьей милостью, — это люди, которые уверены в том, что они также являются частью Иисуса Христа как зеница ока его».
Затем, подчеркивая, что его главной заботой была внутренняя вера, а не внешние формы церковного управления, он добавил, что это включает «всех, кто имеет такую веру, дайте его форме быть, какой она хочет, если это будет мирно идти без ущерба для других, имеющих иную форму» [217] .
217
Abbott, vol. III, pp. 271-2.
Кроме того, желание Кромвеля расширить религиозную свободу не только отличало его от других правителей Британии в XVII веке, но также ставило его особняком среди многих современников. Еще с конца XVI века за дело религиозной реформации выступало меньшинство. Религиозные пуритане были крикливыми в конце XVI века и в начале XVII века в Англии, но всегда составляли крошечное меньшинство. Кроме того, вероятно, что в течение 40 —50-х годов, многие пуританские дворяне, которые когда-то разделяли надежды Кромвеля на возможность проведения религиозной реформации, отказались от этого дела, так как оно стало отождествляться с армейским мятежом, цареубийством и угрозами перевернуть мир вверх дном. Интересным Кромвеля делает то (и в то же время помогает объяснить будущий ход его карьеры и огромные политические трудности, с которыми он столкнулся будучи протектором), что он, в отличие от многих других, не отшатнулся от религиозной реформации. Наоборот, в 50-е годы его преданность ей, казалось, становилась все больше и больше.