Омаранская сага

Продолжайте», — последовала команда.

Эзотерик колебался лишь ненадолго, а затем провел острием ножа по проволочной жилке. Он еще раз порезался. И снова пролилась чистая кровь.

Головы понимающе кивнули. Эзотерик взял стальное запястье и повернул его так, чтобы обнажилась задняя часть смертоносной стали. Оно блестело так же, как блестели вытянутые лезвия серпа — сталь, а не плоть. Острие ножа постучало по нему, и звук раздался металлический и чистый. Но Эзотерик проследил линию вены и сделал надрез. Это было поверхностное обращение, и поначалу ответа не последовало. Затем выступила капелька жидкости, хлынувшая так же, как и другие порезы. На фоне металла оно было темнее, чем плоть, и зрители подумали, что это, должно быть, какая-то другая жидкость. Но эзотерик, сделавший разрез, провел пальцем по этому месту и поднял его. Это была кровь, такая же чистая и красная, как и предыдущая.

Рука живая, - сказал полпред. Подобно ветке дерева или его корням в земле, оно растет. Сталь стала единым целым с плотью.

Эзотерик выпрямился и снова посмотрел на руку. Оно лежало на груди Варгаллоу. Каким-то образом обнаруженный ими сплав сделал руку еще более устрашающей, как будто вместо того, чтобы смягчить безобразие ампутации, сталь стала богохульством, нечестивым союзом.

Оно не от земли», — сказал голос над ними. После долгого молчания, в котором смолкла даже далекая музыка, голос заговорил снова. Этот Человек утверждает, что он больше не является врагом народов Земли. Он стремится искупить свои грехи против нас. Стальная рука — символ этих грехов. Пусть он откажется от этого.

Эзотерики склонили головы как бы в память о погибших от рук Избавителей.

Откажись, откажись», — шептали стены, неся свои шепоты по сложным коридорам Вневременной горы.

Он не осознавал ничего, кроме ледяного холода. Оно держало его ледяной хваткой, и он стиснул зубы, его тело содрогалось. На мгновение ему показалось, что он закричит, но он открыл глаза, думая, что вырвался из сна. Темнота была абсолютной, но это был не сон. Холод отступал, как будто он сбежал из бассейна. Он хотел обнять себя, но не мог пошевелиться, слишком онемел. Однако он знал, что лежит на спине и смотрит вверх, словно на ночное небо без звезд. Была иллюзия взгляда в невидимую даль. Постепенно это изменилось, и первым ощущением, которое к нему вернулось, было зрение. Был свет, но он был настолько мягким, что его почти не существовало, но благодаря сиянию он мог видеть так же, как он видел бы при сиянии звезд. Над ним было не небо, а высокий потолок. Он не мог видеть это ясно, но знал, что оно там, точно так же, как он чувствовал стены где-то по бокам от себя, хотя и не близко. Постепенно он почувствовал под собой твердость, плоскость камня. Что-то вышло из него, как будто сила камня была прижата к нему, как ухо. Это была странная кровать, если это была кровать. Его ноги, руки все еще онемели, посередине он мог лишь слегка пошевелить головой.

Вместо того, чтобы изо всех сил пытаться восстановить кровообращение, он закрылся от холода, который больше не был той пыткой, которая его разбудила, и попытался погрузиться в воспоминания. Некоторое время темнота этого пруда была такой же полной, как и во время его пробуждения, но затем в поле зрения всплыли образы. Холм, воздушные ужасы, атака Возвышенного. Словно усиливая его воспоминания, затылок у него пульсировал; коготь огромной птицы лишил его сознания. Он не был убит; он был заключенным. Но другие! Многие из них были убиты. Все они? Кто-нибудь выжил?

Возможно, его онемение было вызвано слишком тугими путами. Он попытался пошевелить ногами, но не смог и не смог согнуть руки. Почему его не убили? Атака была жестокой, и другие Избавители были безжалостно уничтожены. Неужели его спас какой-то странный удар? На вопросы ответить не удалось. Кто были нападавшие? Кому они служили? Они были земляными, но не принадлежали к народу Игромма.

Свет улучшился. Большему это его не научило. Он был в огромной камере один. И стены слушались его.

Он снова попытался пошевелить ногами, и на этот раз ему удалось. С огромным усилием он двинул левой рукой. Его не связали, а просто растянули на плите. Неужели они оставили его умирать? Под землей. Но если бы они хотели его смерти, они бы вонзили в него свои пики, чтобы убедиться в этом. Но было глупо упорствовать в том, на что нет ответа. Он сосредоточился на движении. Онемение, как и при первоначальной простуде, отступило, и, похоже, пострадала только правая рука. Левой он оперся на локоть, поворачивая шею, чтобы снять с нее напряжение.

Посмотрев вниз во мраке, он увидел свою правую руку. Он принял сидячее положение и покачал головой. Медленно он протянул левую руку, осторожно и нерешительно ощупывая пальцы.

Его рука заканчивалась в локте.

Смертельная сталь была удалена. Теперь он мог пошевелить верхней частью правой руки и увидел, что это правда: стальная рука исчезла. Остальная часть его руки была обернута мягким материалом, по крайней мере, он так думал, и когда он прикоснулся к ней, то обнаружил, что это что-то вроде листа. Некоторое время он сидел, ошеломленный, не в силах понять, что с ним происходит. Но когда он подумал об этом, истина обрушилась на него. Они поставили меня в пример! Правитель Избавителей, лишенный своей власти. Он чуть не рассмеялся над этим, вспомнив тот день в разрушенном городе Кирене, когда он велел Бранногу отрубить ему руку. Бранног отказался, сказав ему, что он должен носить его как знак позора, что он и сделал. Однако, как ни странно, его удаление не принесло никакого облегчения. Вместо этого это стало шоком, поразившим его сейчас, и он почувствовал возмущение, ужас, точно так же, как когда он впервые получил смертоносную сталь. Ему угрожало своего рода безумие, но он сопротивлялся ему. Он не должен позволять горю одолеть его; он не смеет уступить дорогу, не здесь, где бы это ни было.

Теперь, когда он мог двигаться, он осторожно спустил ноги с плиты и попытался встать. Он был очень слаб, почти терял равновесие и вытягивал руки, чтобы устоять. Теперь его потеря стала еще более очевидной, поскольку он повалился вперед, ожидая, что ему удастся дотянуться до поддержки рукой, которая была там лишь частично. В голове у него зазвенело. В гневе он поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Он все еще был один, и не было никаких признаков двери. Ему казалось, что его вот-вот затошнит, но он сидел на плите, пока головокружение не прошло. В воздухе разносился странный музыкальный звук, и он не мог быть уверен, исходил ли он из его окружения или внутри него самого.

Ему потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к ходьбе, поскольку переживания в этом месте ослабили его и дезориентировали. Наконец он дотянулся до стены. Он исследовал ее длину, удивляясь, насколько она теплая, как плоть. Не было ничего, что указывало бы на то, где могла быть дверь, и он догадался, что обошел круглые стены, если только головокружение не ввело его в заблуждение. Нет, сказал он себе, это овал, и он запечатан.

Эти усилия истощили его. Он рухнул вниз, побеждённый упрямством стены. У него не было другого выбора, кроме как ждать своих мучителей.

Он почти спал, когда они пришли. Он не услышал ни скольжения камня, ни шагов ног, но открыл глаза и обнаружил, что смотрит вверх на число или фигуры в мантиях. Они были созданы Землей, подумал он, но были почти такого же роста, как человек. Лишь несколько характерных черт лица выдавали их такими, какие они есть. Он мечтательно смотрел на них, не в силах подняться. Теперь меня мог бы взять ребенок», — подумал он.

Саймон Уоргаллоу, — сказал один из эзотериков. Он поклонился, но не в насмешке.

Ты сделал это со мной? — сказал он, хотя это прозвучало как карканье.

Высочайший пожелал этого.

Лица, изучавшие его, были ничего не выражающими. Конечно, в глазах не было ни жалости, ни раскаяния в своей жестокости. Уоргаллоу заставил себя подняться на ноги, прижимая одну руку к стене для поддержки. Его имя мне ничего не говорит.

Он — Голос Омары.

Это было сказано просто, как будто слова могли объяснить все, но Уоргаллоу нахмурился.