Omo sanza lettere (Человек без букв)

Какое-то время я тупо пялилась в стену.

– Она сказала, что поехала в Италию, – совершенно бессмысленно произнесла я.

– А я думал, ты у меня взрослая, – усмехнулся отец, – а ты до сих пор в сказки веришь. Помирать она поехала. И не в Италию, а в какую-нибудь подворотню, – обречённо вздохнул он, – кошки тоже, предчувствуя смерть, уходят из дома.

Отец залпом опрокинул гранёный стакан, а я моментально осознала: теперь я точно одна.

Некроз чувств

Я был готов любить весь мир, – меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.

М. Ю. Лермонтов "Герой нашего времени"

Отложив зеркало, я попытался выдохнуть вместе с воздухом мерзкое оцепенение. Мне казалось, что я заглядываю в бездну, куда непременно должен прыгнуть.

Посмотрев наверх, невольно зажмурился. Солнце выглядело крайне неуместно в своём нелепо ярком блеске. Какой прок от холодного света, если он всё равно не греет?

Сражаясь с чувством запредельной безысходности, я не заметил, как дневник мягко выскользнул у меня из рук.

– Ты окончательно спятил, – резюмировал знакомый голос.

Я увидел перед собой Макса, что с присущей ему наглостью, листал мою, вернее, найденную мной, тетрадь.

– Сейчас же отдай! – соскочив с места, я подлетел к нему, стараясь вырвать дневник.

Но приятель не поддавался, уклоняясь от моих рук. Когда же ему наскучило, он резко отпустил тетрадь, и я грохнулся вместе с ней.

– Что это? – с насмешкой спросил парень.

– Дневник, – прошипел я, отряхивая обложку.

– Ты ведёшь дневник? – прозвучал недоумённый вопрос.

– Да нет же, это не мой.

– А чей?

– Я не знаю. Нашёл его в дупле.

– Где? – градус недоумения в его голосе повышался.

– Здесь, на кладбище, – улыбнулся я, – впрочем, это долгая история.

– Ну а я никуда не спешу, – и, сев по-турецки у кривых корней дуба, Макс посмотрел на меня, призывая сделать также.

Я опустился возле него.

– Это дневник девчонки где-то наших лет. Она пишет зеркально, – я показал другу миниатюрное зеркало, – так что теперь занимаюсь переводами.

Приятель с интересом взглянул на тетрадь:

– И о чем она пишет? О парнях и тусовках?

– Если бы ты вёл дневник, то, безусловно, так бы и было, – усмехнулся я, – но она пишет о другом.

– Я что, похож на гомика, чтобы писать о парнях? – сразу взбеленился парень.

– Ну, как сказать, – пожал плечами я, тут же получая толчок под ребра и возмущенный взгляд, – да шучу я, – подавляя смех, я поднял руки в примирительном жесте, – хотя знаешь, Макс, лучше бы она писала о парнях.

И я все ему выложил. Рассказал как на духу про "маму-итальянку" и деспотичного отца, а также драку на улице. Стараясь не упустить ни одной детали и игнорировать дебильные шутки друга, по типу: "Венеция – это та, что в Германии?"

Когда я закончил, мы с минуту молчали.

– И что теперь, Кас? – приятель многозначительно хмыкнул, – что думаешь делать дальше?

– Не знаю, – едва слышно прошептал я.

На самом деле я думал об этом. С того момента, как нашел дневник, и до сегодняшнего дня. Но признаваться было неловко. Даже самому себе.

В траве что-то зашуршало, а следом раздался треск неизвестной природы. Мой приятель вздрогнул, что не укрылось от моих глаз.

Через мгновение из сухих зарослей показался ворон, угольные перья которого сверкали на солнце. Глаза его выражали неподдельный интерес.

Он наклонил голову, рассматривая нас, словно пытаясь запомнить. Потом зычно каркнул, махнул крыльями и взмыл в безразличную высь.

– Крутой Макс испугался птички, – подтрунивал я, давясь смехом.

– Да пошёл ты, – насупился одноклассник, оглядывая безмолвное царство, – наверняка ночью здесь ещё более жутко.

– Я бывал тут ночью, – как бы ненароком закинул я удочку.

– К-когда? – боже, он заикается. Примерно такого эффекта я и ожидал.

– Ну, когда мама на сутках, а мне особенно скучно… – я посмотрел на друга, кожа которого приобрела мертвенно-бледный цвет, и решил сжалиться, – да ладно, всего пару раз зависал.

– И как?

– Ты знаешь, ничего. Правда, читать неудобно. Приходится включать фонарик.

– У тебя в натуре не все дома, – напряжённо выдохнул парень, – неужели тебе ни капли не страшно?

– Бояться надо живых, а не мёртвых, Макс. Покойники не причинят тебе зла, а вот первые ещё любят развлекаться подобным.

– Может, ты и прав.

***

«Что нас ждёт, море хранит молчанье,

Жажда жить сушит сердца до дна…»

В своё время я заслушала "Штиль" до дыр, прежде чем узнала его истинный смысл. Стало ясно, откуда эта туманная тревога.

Той ночью я так и не уснула, разбираясь с мириадами мыслей. И вот что я поняла: каждый стремится к жизни. Но если, для того чтобы выжить, нужно кого-то съесть, то к черту такую жизнь!

Я улыбнулся, поскольку чувствовал то же самое. А найдя в избранном "Штиль", продолжил читать под любимую композицию.

До определённого момента и моя жизнь напоминала штиль. Единственный ребёнок в семье, которого любили, на которого не повышали голос, которому многое позволяли. Чего ещё можно желать, когда только вступаешь в свет?

Но даже идеальный мир способен дать трещину. Всё было слишком замечательно, чтобы длиться вечно.

В тот злополучный день мы играли с ребятами в "Казаки-разбойники", и в компании я была единственной девчонкой. Не знаю, как так вышло, но с раннего детства я являлась заводилой именно в пацанской тусовке. С девочками у меня не клеилось. Слишком уж они коварные. У каждой двойное дно.

Парни же, напротив, действуют открыто: не плетут интриг, не строят козни. Они выскажут в лицо всё, что о тебе думают. Пусть обидно, но зато честно. Они более искренние, чем всегда и нравились.