Омут

— Ты не хочешь быть одним из тех, о кого вытирают ноги, — улыбаясь, продолжил Риддл. — Рядом со мной ты станешь неуязвим.

Взгляд Люциуса был прикован к губам Риддла, глаза сияли.

— Никто не посмеет коснуться тебя, возразить тебе, косо посмотреть на тебя. Ты помнишь, как сложно было твоему отцу, когда его журили за атаку на Лича?

Люциус кивнул.

— Я помогу тебе подняться так высоко, что даже Министерство Магии не сможет мешать твоим планам. Ты ведь хочешь этого? Не глупых чаепитий со слизняком, обсуждающим вещи, понять которые не способен. Настоящей власти?

Люциус открыл рот, но не успел ответить.

— У тебя будет все, что ты захочешь, и они будут дрожать от страха, услышав твой голос, — продолжил Риддл и провел пальцами по щеке Люциуса. — Ты хочешь стать таким?

— Да, мой лорд, — прошептал в ответ Малфой, прижимаясь щекой к ладони Риддла.

— Все, что тебе нужно, дорогой Люциус, — быть моим, — улыбнулся Риддл, убирая руку. — Но ведь это уже так.

Люциус растерянно смотрел на него.

— Ты будешь делать все, что я скажу, — начал Риддл, и под его выразительным взглядом Люциус ответил:

— Да, мой лорд.

— Ты заставишь тех, кто сомневается, поступать так же, — продолжил Риддл.

— Да, мой лорд, — эхом ответил Малфой.

— Тебя ждет большое будущее, Люциус, — сказал Риддл, отступая. — Поздравляю с окончанием Школы.

Последняя фраза обожгла Гарри осознанием реальности случившегося. Он следил за разговором так, словно тот происходил во сне, но внезапно понял, что это происходило с Люциусом в реальности, сразу после выпуска из Хогвартса. Ему было шестнадцать или семнадцать лет, он был гордым представителем славной семейки, но Том Риддл нашел подходящую мотивацию, чтобы сделать его одним из главных сторонников. Боль, море боли, и надежду, что эта боль не повторится, что ее ценой Малфой может купить себе невозможную в старом обществе власть.

Воспоминание закончилось, Гарри стоял над Омутом, продолжая размышлять об увиденном. Ему отчаянно хотелось курить. Он достал пачку, прикурил и затянулся, торопливо пряча воспоминание во флакон.

Его рука машинально спрятала флакон в карман вместе с пачкой сигарет, но он достал воспоминание и посмотрел на него.

Визенгамот счел пытку достойным оправданием. Возможно, она была одной из многих, но Гарри сомневался в этом. Взгляд Люциуса и улыбка Риддла в конце разговора говорили совсем о другом. Люциус понял, что его научат тому, что он испытал на себе. Понял, что может прикоснуться к источнику неограниченной власти. Его сломали, да, но совсем не в том смысле, который подразумевал Визенгамот, если после демонстрации этого воспоминания Люциуса отпустили на свободу.

Возле стен по краю хранилища стояли лавки, предназначение которых Гарри понял только теперь. Ему нужно было как следует обдумать увиденное. Он курил, прокручивая в голове увиденную сцену. Ровный голос, произносящий одно из Непростительных Проклятий. Слезы Люциуса. Сигарета закончилась, он уничтожил бычок — улику своего маленького преступления — и закурил вторую.

После падения Волдеморта не было тех, кто мог бы сравниться с ним по могуществу. Первые годы Гарри удивлялся, потом работа превратилась в рутину. Сейчас ему казалось, что он приблизился к ответу на так и не высказанный вслух в те годы вопрос: «Почему никто не занял его место?»

Ответ был в этом спокойном взгляде, в этом ровном голосе. После воскрешения на кладбище Волдеморт уже не был таким. Гарри помнил его крики, импульсивные проклятья, которые он бросал в собственных сторонников. То были действия отчаявшегося человека, который боится смерти — боится вернуться в то ужасное состояние, которое стало возможно для него благодаря хоркруксам. Но этот Риддл, уверенный в себе рассудительный мужчина, способный часами пытать человека, чтобы «помочь ему» — он мог объединить всех. Неудивительно, что они пошли за ним: отбросы, которых теперь ловят авроры ради премий, снобы, которые отгородились разрешениями Министра и высокими заборами. За ним хотелось идти.

— Не заиграйся, — сказал самому себе Гарри и вернулся к Омуту. Его задачей был вовсе не сбор материалов для книги о величии Риддла. Он должен был найти зацепки.

Три последующих воспоминания Малфоя были и отдаленно не так важны, как первое. В них Визенгамот зафиксировал показания. Имена бывших соратников, которые выдал Люциус, чтобы обеспечить себе свободу.

Гарри смотрел на постаревшего с момента первого воспоминания Пожирателя и видел усталость и обреченность. Но Люциус не сдался — он всего-навсего лишился опоры. Сцены пыток все еще стояли перед глазами Гарри, перекрывая унылый судебный процесс. Люциус воровато переводил взгляд с одного присяжного на другого, изображал сломленного человека, но теперь Гарри помнил, как тот выглядит, когда сломан по-настоящему.

Министерство не могло сделать с ним то, что сделал Том Риддл в той комнате. Они думали, что переиграли его, но Гарри хорошо помнил: Малфоям удалось сохранить достаточно влияния и денег, чтобы безбедно растить дорогого сыночка.

Поставив на место бесполезные воспоминания, Гарри решил подняться в кабинет, чтобы еще разок перечитать показания свидетелей появления Метки. Он почти дошел до выхода, когда вспомнил, что один флакон остался в его кармане.

— Верну тебя вечером, — решил Гарри, похлопал себя по карману куртки и открыл дверь.

Верхние этажи Министерства суетились с утра до вечера, за что Гарри тихо ненавидел их и старался по возможности избегать. Он задерживался допоздна и уходил, когда почти никого не было ни в кабинетах, ни в коридорах. Но в середине дня здесь толкались сотрудники, курьеры и посетители. На глаза Гарри попалась даже стайка студентов Хогвартса, которых, должно быть, привели на экскурсию. Реформы образования Грейнджер во всей красе.

В кабинете Гарри первым делом закрыл дверь, чтобы его не отвлекали от работы, потом занял единственное кресло за крохотным столом, закурил и стал перечитывать заполненные ровными строчками листки. На каждом стоял яркий штамп «Секретно», но «Пророк» давно раструбил сплетни, так что штампом, как впрочем и листком, можно было разве что подтереться. Сведений в показаниях было так мало, что их словно высасывала из пальца Скитер, вернувшаяся из очередного творческого отпуска с новой сенсацией.

— Посреди бела дня… — пробормотал Гарри, перечитывая строчки. — Метка посреди бела дня. Зачем?

Тихим сентябрьским днем в деревеньке на западном побережье пожилая пара волшебников увидела прямо над морем зловещий символ. Они наложили в штаны, о чем, естественно, не было сказано ни в одной из десятка бумажек, а потом отправились в Лондон, чтобы рассказать об увиденном Министерству. Министерство дало делу ход и назначило аврора, который работал первый год, с грехом пополам сдав выпускные экзамены. Аврор с говорящей фамилией Доу месяц занимался Мерлин знает чем, и все заглохло бы, но как раз в это время еще одна пожилая пара заметила Метку на противоположной стороне, в глухомани восточнее Нориджа. Метка преспокойно висела над другим морем «посреди бела дня».

— Не могут же они быть настолько тупыми, чтобы действовать днем, — сказал Гарри, обращаясь к невидимому собеседнику, который частенько помогал ему распутать сложные дела.

— Кого ты обманываешь, могут, — ответил себе Гарри, тяжело вздохнув.

Ему нужно было навестить Скормсби и Эвереттов, то есть потратить два дня на бесполезные разговоры и обсуждение тыквенных слизней, а потом устроить нагоняй бедному Доу для острастки и с целью повышения мотивации.

Невольно Гарри снова задумался о воспоминании Малфоя. У кого проблем с мотивацией не возникало — это у Пожирателей. Каждый из них чувствовал приставленную к горлу палочку, каждый помнил, с чего все началось.