Он говорит

— У меня новая квартира, — голос её тихий и неуверенный. Эбернети придирчиво осматривает столовые приборы, лежащие на тёмной деревянной поверхности, немного поражаясь её трусости.

— Я знаю, — он действительно знает. Капитолийцем, дома которых оказались почти стерты с лица города в ходе боевых действий, предоставили новые жилища. Плутарх сам ему об этом говорил, когда Хеймитч последний раз был в Капитолии. Хвастался, что это его план. Говорил, что все жители благодарны ему. Как же. Хеймитч знает как минимум одну не особо довольную даму, которая сама жаловалась ему на всё это. И сейчас эта дама молчит, только громко дышит прямо в телефонную трубку. Она, возможно, специально это делает. Ему в отместку.

— Плутарх нашел мне новую работу. Там платят больше, — в голосе радость и даже гордость. Хеймитч знает и об этом, ведь именно он просил Плутарха, чтобы тот помог Эффи. И Плутарх не соврал, отчитавшись перед Эбернети уже через неделю, как тот покинул Капитолий. Хеймитч даже знает, сколько ей платят, сколько часов она работает, где именно она работает. Плутарх рассказал ему всё, вплоть до имен всех тех, с кем Тринкет работает.

— Я знаю, — обхватывает горлышко бутылки и делает два глотка, немного морщась. Хеймитч удивлен, что его собеседница не спрашивает, откуда он это знает. Догадывается, скорее всего, что он поддерживает связь с Плутархом. Каждую неделю, в воскресенье, Хевенсби звонит ему ровно в десять вечера, начиная рассказывать. А Хеймитч слушает, изредка только что-то спрашивает, уточняет.

— Я встретила одного парня, — голос Тринкет начинает дрожать, выдавая её страх с головой. В серых глазах Эбернети вспыхивает огонек. Неужели они подошли к финишной прямой всего разговора?

— Я знаю, — Хеймитч думает, что сегодня ему не придется говорить ничего, кроме простого «я знаю». Он даже немного рад этому: не придется сильно напрягаться, чтобы придумывать какие-то сложные ответы, над которыми некоторые раздумывают ещё минут десять, тупо пялясь в одну точку.

— Он сделал мне предложение.

— Я знаю, — Эбернети отставляет от себя бутылку, представляя удивленное лицо Тринкет. Он не говорит, что Плутарх как-то «случайно» проронил эту фразу в очередной вечер очередного воскресенья. Он сказал это нарочито медленно, ленивым голосом, будто это какая-то повседневная новость. Хеймитч удивился, конечно, но не стал заострять на этом внимание.

— И я отказалась, — голос его собеседницы понижается до шепота, а Хеймитчу становится её немного жаль.

— Я…

— Из-за тебя, — она выпаливает это быстро, будто боится своих слов. Хеймитч улыбается, откидываясь на спинку стула. Он, наконец, услышал это. Не зря, оказывается, ждал почти семь месяцев.

— Я знаю.

Хеймитч знает, что Эффи сейчас сидит на диване в новой квартире, вытирая мокрые дорожки слез. Он знает, что на её губах появилась слабая улыбка, которая может померкнуть в любую минуту. А ещё Хеймитч знает, что завтра же Эффи отправится на вокзал и купит билет до Двенадцатого. В один конец.

========== 28. Мы обязательно встретимся. ==========

Неровный гул голосов отвлекает от не самых приятных мыслей, что не может не радовать. Прощание с дорогим тебе человеком — не самая приятная вещь, которую я бы предпочла пропустить. Пропустила бы, если бы он не изъявил желание проводить меня, даже не слушая мои отказы. Он слишком упертый, чтобы отступиться. Если уж чего-то хочет, то добьется этого непременно.

— И зачем ты вызвался проводить меня, Хеймитч? — поворачиваю голову к своему другу, смотря на сосредоточенный профиль. Да, другу. Самому лучшему, я бы сказала. Хеймитч пожимает плечами и встает со скамейки, одергивая рукава серого, как и его глаза, пальто.

— А ты против? — его наигранное удивление вызывает у меня слабую улыбку. — Могу уйти, если хочешь.

— Нет, — я ведь и правда не хочу, чтобы он уходил. Хочу, чтобы он уехал со мной, но…

Всегда есть какое-то «но». Иногда это «но» бывает маленьким, совсем незначительным. О таком «но» можно и забыть, если хочешь. А иногда бывает и большое, просто огромное «но», от которого нельзя так просто избавится: всё тебе говорит о том, что ты должен остаться. У Хеймитча как раз и есть это большое «но», о котором он мне не говорит. Просто переводит разговор в другое русло, если я спрашиваю об этом.

— Что ты будешь делать?

— У меня дела ещё здесь остались, принцесса, — он берет мой чемодан, делает пару шагов вперед. Поднимаюсь и иду за ним, засунув руки в карманы пальто. — Сначала нужно разобраться с ним, а потом… — он взмахивает рукой, выписывая какую-то фигуру.

— А что потом?

— Я уеду отсюда, — останавливаюсь, когда он произносит эту фразу. Уедет? Но куда? Зачем? Почему? Прикрываю глаза, стараясь успокоиться и собрать все мысли в кучу.

— Куда?

— Не знаю, — он говорит это так расслабленно и спокойно, будто это какая-то обычная рядовая новость, будто мы о погоде говорим. — Как можно дальше отсюда.

— А…

— Ты не волнуйся, — он останавливается, поворачивается ко мне. В серых глазах усталость, а на губах легкая улыбка. — Мы с тобой ещё встретимся, — сжимает моё плечо в успокаивающем жесте, продолжает что-то говорить. Вот только я его не слушаю, уставившись в одну точку. Встретимся? Когда? Ведь он может уехать надолго, да и неизвестно ещё, куда он собрался. — … Земля же круглая, — вздрагиваю, когда он привлекает меня к себе, крепко обнимает, утыкаясь носом в макушку.

Неровный гул голосов уже не отвлекает меня от мыслей, а только раздражает. Хочется, чтобы все вокруг исчезли, оставив нас одних. Прижимаюсь к Хеймитчу сильнее, силюсь сдержать подступающие слезы. Нельзя плакать, не при нём. Хеймитч не любит, когда я плачу. Да я и сама не люблю этого.

— Мы обязательно встретимся.

========== 29. Всё для тебя. ==========

— Я устал! — Хеймитч отходит от меня и садится на диван, закидывая ноги на низкий столик. Обреченно вздыхаю, подсаживаясь к нему.

— Я тоже устала, Хеймитч. Но будь добр, не веди себя как маленький ребенок. Я же терплю! — не сильно толкаю его в плечо, заставляя посмотреть на меня.

— Злая ты, — он обиженно надувает губы, будто и правда маленький ребенок, а потом отворачивается от меня, скрестив руки на груди. Весь его вид мог бы показаться кому-то смешным, но только не мне: с самого утра я терплю вот такие его концерты, а очередной мне тут не нужен. Хеймитч, скорее всего, понял, что я начинаю злиться ещё сильнее, мысленно представляя, как убиваю его. Да, в последнее время я начинаю всё чаще и чаще срываться на него, но он всё это списывает на мои недосыпы.

— Хеймитч.

— Ладно-ладно, хорошо, принцесса, я встаю. Только не злись, — он встаёт, поправляет рубашку и, взяв меня за руку и подойдя к окну, приобнимает меня за талию. — Мы готовы, — он кивает мужчине, что около стены.

— Мистер Эбернети, Вы уверены?

— Абсолютно.

— Хорошо, — он громко и, как мне показалось, тоскливо вздыхает, направляя на нас фотоаппарат. — Улыбнитесь, пожалуйста.

Я улыбаюсь, а Хеймитч, черт бы его побрал, чихает. Именно в тот момент, как фотограф нажимает на затвор. Очередное фото испорченно!

— Ты будешь стоять тут со мной, пока у нас не получится нормальная фотография. Понял?

— Да, — он виновато опускает голову, вновь обнимая меня. — Как скажешь.

— Отлично.

— Я же всё для тебя сделаю, любимая.

========== 30. Тебе. ==========

Он каждый день заходил в этот магазин. Маленький цветочный магазинчик, при входе в который приветливо звякал колокольчик, оповещая продавца о новом посетителе, где в воздухе витал запах самых различных цветов, а взгляд покупателя перебегал с одного цветка на другой, не зная, на каком остановиться — их великолепие поражало воображение.