Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить
Шрифт:
Нужно вытащить камень, на котором она лежит до того, как она потеряет сознание. Он душит свою жертву только до потери сознания, потом насилует ее, как только жертва приходит в себя — бьет и душит ее снова, пока не натешится, и только потом доводит дело до конца. По-крайней мере, так он поступал с предыдущими жертвами. Думая об этом, Таня левой рукой расцарапывала его щеку, а правой, выворачивая суставы и превозмогая боль, пыталась достать камень под спиной. Только бы камень не сидел глубоко в земле, но, судя по тому, как он качается под ней, причиняя все новую и новую боль, он лежал на поверхности. Труднее всего было заставлять себя вытащить булыжник, когда так хотелось вцепиться в эти руки и убрать
Ее рука оказалась в чем-то липком, она поднесла открытую ладонь к глазам — пальцы были испачканы кровью. Таня пригляделась к насильнику, вся щека его была черной — по ней стекала кровь. Таня тихонько заскулила, — ей стало страшно, вдруг он очнется, и отомстит ей за избиение. Она стала шарить вокруг себя, в поисках выброшенного кирпича. Его нигде не было, она скулила все громче и громче — без кирпича она не чувствовала себя в безопасности. Поднялась на колени и, тихонько завывая — громче не могла, потому что болело горло, — стала ползать вокруг в поисках кирпича. Бежать почему-то не приходило в голову.
За этим занятием ее застали запыхавшиеся Саша и Женя.
— Ты цела?
Увидев их, она села и беззвучно заплакала — от облегчения, от обиды, что они ее бросили, не в силах ничего ответить.
— Осмотри ее, — приказал Женя, — а я этого.
Саша присел перед ней на корточки и стал ощупывать ее ноги, руки, голову:
— Где болит?
Таня хотела ответить, что везде, но не смогла. Она продрогла. Почему, когда колотит от холода, говорят, что «зуб на зуб не попадает»? Зубы у нее как раз очень дружно стучали, вызывая сильную боль, когда попадали друг на друга. Саша заметил эту дрожь и запахнул у нее на груди куртку:
— У тебя куртка расстегнута, и кофта. Он тебя изнасиловал?
— Нет.
Таня схватилась за блузку — грудь прикрывал только бюстгальтер. Кнопки на куртке расстегнулись сразу же, как только насильник повалил ее на землю, она слышала звук открывающихся кнопок, а на блузке не было сквозной застежки, только планка на трех пуговицах, и от планки до самого низа блузка была разорвана. Она даже не заметила, когда он разорвал на ней блузку.
— Ну что с ним? Живой? — спросил Александр у Жени.
Таня чуть не задохнулась от возмущения, как они могут волноваться за жизнь насильника, который чуть не убил ее?
— Слава богу, жив — пульс есть.
— Вызывай скорую, пока он не сдох.
Послышалось шипение рации.
Она оттолкнула руки Александра, хотела накричать на него, как же она их ненавидит, отсиделись в кустах, пока она боролась с убийцей, а теперь беспокоятся о его здоровье. Но не смогла произнести ни слова — изо рта вырвался только хрип. Саша прекрасно понял ее.— Он нужен нам живой, чтобы признался во всех своих преступлениях.
Его поддержал Женя, закончивший говорить по рации:
— Если он умрет, тебя могут привлечь за превышение самообороны.
Сзади раздались чьи-то шаги. Саша хотел подняться, но Таня вцепилась в его рукав:
— Не бросай меня, я боюсь, — сказала она, но изо рта раздавался только еле слышный шелест.
Тем не менее, Саша услышал ее или понял по жесту, и опустился на колени, чтобы обнять Таню, правое плечо, крепко прижатое к его груди, отозвалось такой острой болью, что Таня вскрикнула.
Саша осторожно прощупал ее правую руку, Таня застонала.
— Надо скорую и милицию вызвать, я знаю где автомат, — сказал подошедший мужчина в серой куртке.
— Спасибо, не надо, я уже сообщил, у меня рация, — Женя подошел к мужчине.
— У нее на руке кровь, — сказал Александр Жене.
— Раны есть? Этого может быть его кровь, она разбила ему нос.
В это время, лежащий до этого неподвижно, насильник зашевелился. Таня крепче прижалась к Саше.
— Не бойся, все позади. Он уже ничего не сделает, — Александр сел рядом с ней. — Чем ты его?
— Куском кирпича, — Таня заплакала.
Саша крепче обхватил ее и стал укачивать как ребенка, утешая:
— Успокойся, теперь уже все позади. Все будет хорошо. Ты молодец. Ты самая храбрая девушка в мире. Теперь все будет хорошо, не считая того, что Макс меня убьет.
— Почему вы так долго? — всхлипнула она.
— Извини. Мы бежали так быстро, как только могли.
Борьба с насильником продолжалась, наверное, не больше пятнадцати минут, а ей показалось — целый час.
К ним подошел Женя, присел на корточки:
— Сейчас приедет скорая, тебе помогут, — он отвел виноватый взгляд от ее лица. — Макс мне этого не простит.
— Что, я такая страшная? — Таня испуганно схватилась за лицо и тут же отдернула руку, испугавшись непривычного ощущения — это были не ее губы и щека, а что-то чужое, какой-то тугой, плотный, горячий комок.
Она снова потянулась к щеке, чтобы понять, насколько велика опухоль, но Женя придержал ее руку:
— Не надо трогать, этим займутся врачи. Все заживет в наилучшем виде. Встать можешь?
Вдвоем они помогли ей подняться.
— Ты помнишь, что надо отвечать оперативникам, куда ты шла? — спросил Женя.
Таня кивнула.
— Скажешь, что мы поехали по адресу покупать детскую ванночку, перепутала остановки, и вышла раньше, — еще раз повторил он.
— Это кто? — спросил Сашка о серой куртке, которая курила чуть в стороне.
— Живет рядом, по вечерам встречает дочку-студентку с вечернего отделения. Услышал крики, довел дочь до дому, и вернулся.
Вдали засветились автомобильные огни. Женя со свидетелем в серой куртке пошли встречать машину. Это приехала милиция. Ей задавали какие-то вопросы, она с трудом что-то отвечала, мечтая, чтобы от нее отстали: ныли зубы, дергало плечо и болела спина. Позже прибыла «Скорая помощь».
Она плохо соображала. А ее все мучили — не хотели отпускать домой, привезли в больницу, остро пахнущую лекарствами и страданием, вместо помощи снова задавали бессмысленные вопросы, теперь уже медсестры. Потом что-то вкололи, то ли обезболивающее, то ли успокаивающее, не отпустив домой, выдали застиранный халат и, наконец, оставили в покое, положив на кровать в холле — в палатах мест не хватало, — дожидаться утра, чтобы сделать рентген.