ОН. Новая японская проза

— Что? — переспросил Осиро, но Уси, вежливо улыбаясь, поблагодарила его, а про себя решила, что иного выхода, кроме как выхаживать мужа самой, у нее нет.

Сначала она подумала, что у Токусё слоновая болезнь. Когда-то давно, еще в детские годы, она видела в деревне людей, которые ходили, волоча за собой похожие на сосновые чурбаки ноги или болтая вываливающимися из набедренной повязки яйцами, каждое величиной с хорошую свиноматку. Особенной известностью пользовался дед с тачкой, который бродил по деревням и занимался разными починочными работами. Его огромные твердые, как камни, яйца были чуть сплюснуты, наподобие тыквы, и он, усевшись на землю, чинил прямо на них кастрюли, сковородки, зонты, даже точил ножи, доставляя немалое удовольствие деревенским ребятишкам, сбегавшимся поглазеть на его мастерскую работу. Выполнив все заказы, дед вместе с инструментами погружал в тачку свои яйца и отправлялся в следующую деревню. Вспомнив его тщедушную фигурку в рваных одеждах, Уси растрогалась, и глаза ее увлажнились. Она боялась, что у мужа тоже распухнут яйца, но, к счастью, пока ничего подобного не намечалось. Токусё и раньше не мог похвастаться волосатостью, теперь же волос у него на ноге почти не осталось, покрытая нежным пушком нога с каждым днем становилась все зеленее, и если бы не торчащие, как змеиные головы, пальцы, и по форме, и на ощупь ее было бы невозможно отличить от воскового огурца. Из ноги с неизменным постоянством сочилась вода.

Как-то раз явились трое врачей, друзей Осиро, чтобы взять воду на анализ, но Уси не пустила их даже на порог. Сам Осиро, придя в следующий раз осматривать больного, ни словом не упрекнул ее. Уси также без лишних слов подала ему чуть больше, чем обычно, маринованной редьки. И температура, и пульс у Токусё нормализовались, дни шли, а он все спал, слегка похрапывая. Уси все чаще уходила работать в поле, а однажды ночью, подставив под водосток ведро пообъемистей, легла спать, как прежде, в своей комнате.

Именно с той ночи у кровати стали появляться солдаты.

С того дня, как Токусё слег, он все время был в полном сознании. Со стороны казалось, что он спит, но он все слышал и хорошо понимал, о чем Уси говорила с врачом. Он только не мог выговорить ни слова, не мог ни жестом, ни взглядом подать Уси какой-нибудь знак. Токусё удручало, что и тело оказалось полупарализованным и отказывается повиноваться мозгу, но, с другой стороны, он всегда был оптимистом, а потому верил, что очень скоро пойдет на поправку, и коротал часы, сочиняя про себя покаянные письма женщинам, которые наверняка теперь обижаются на него за невнимание.

Вскоре после того, как Уси удалилась в свою комнату, Токусё вдруг очнулся от дремоты, ощутив в кончиках пальцев правой ноги какое-то неприятное покалывание — то ли зуд, то ли боль. Больно слепил свет не выключавшейся всю ночь флуоресцентной лампы. Токусё удалось поднять веки и повернуть голову. Ему даже удалось исторгнуть из себя хриплый возглас.

— Уси, Уси! — позвал он, но голос его был слишком слаб и не достигал соседней комнаты. Тем не менее Токусё страшно обрадовался и завертел головой, осматриваясь. И почти сразу же заметил нескольких мужчин, стоявших у изножья его кровати. Оборванные, в мокрой, заляпанной грязью военной форме, эти мужчины стояли с опущенными головами, словно погруженные в глубокую задумчивость, и не отрывали глаз от ступней Токусё. Приподнявшись, он увидел, что внизу у его ног сидел на корточках еще один мужчина. Его коротко стриженная голова была наполовину замотана пожелтевшим бинтом, обеими руками поддерживая правую ногу Токусё, он пил сочащуюся из опухоли воду. Было слышно, как он причмокивал. Стоящие рядом глотали слюну.

Мужчин было пятеро. Из четверых, стоящих в изножье кровати, двое были в касках, у двоих других выбритые наголо головы замотаны пожелтевшими бинтами. У того, кто стоял в строю первым, правая рука была в лубке, второй он опирался на костыль. У него отсутствовала правая нога, начиная от колена. Третий выглядел не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Правая половина лица у него потемнела и вздулась, а по верхней части обнаженного туловища бежали наискосок три ряда глубоких длинных ран. По краям раны обросли лиловыми, напоминающими тутовые ягоды, сгустками крови. Четвертый мужчина имел правильные черты лица, и в нем угадывался уроженец Хонсю. На теле у него вроде бы не было никаких ран, но, переведя взгляд на шею, Токусё заметил, что она перерезана сзади более чем наполовину.

Между тем сидевший на корточках у ног Токусё мужчина, припав ртом к опухоли, принялся лизать подошву ноги. Лицо Токусё перекосилось от страха и от щекотки, изо всех сил стараясь не лишиться рассудка, он принялся распевать песню, под которую обычно в деревне плясали на празднике Урожая. Спустя некоторое время мужчина, пивший воду, поднялся. И тут же стоявший первым в строю уселся на корточки на его место и приник к воде. Предыдущий посмотрел на него с явной досадой, но немедля повернулся кругом, отвесил Токусё почтительный поклон, затем повернулся направо и медленно исчез в стене. Почти одновременно из левой стены появился новый солдат и занял свое место в конце строя. Новичок с явным интересом оглядел комнату и, встретившись взглядом с Токусё, изобразил на своем небритом лице улыбку, после чего слегка поклонился. На вид ему было за сорок. Токусё показалось, что он где-то встречался с ним, но где именно, он так и не смог вспомнить. Подросток с замотанной бинтами головой, вдруг застонав, принялся рукой стряхивать что-то с израненной груди. На пол градом посыпались крупные черви цвета слоновой кости. Они резво поползли к кровати. У Токусё вырвался хриплый стон. Одолев сантиметров тридцать, черви, превратившись в черное пятно, исчезли.

Скоро закончил пить второй солдат и, почтительно поклонившись Токусё, исчез в правой стене. Тут же из левой появился новый солдат и встал в строй. Так продолжалось до рассвета.

Солдаты вели себя смирно. Токусё вскоре перестал бояться, что они причинят ему вред. Тела всех были покрыты глубокими ранами, и он даже стал испытывать острую жалость, наблюдая за тем, как они стоят, с трудом удерживаясь на ногах, как, поклонившись ему, исчезают. Были среди них и такие, на которых он не мог заставить себя смотреть. У одного солдата, лет двадцати на вид, был вырван кусок шеи от горла до самой ключицы, и каждый раз, когда он делал вдох, из его трахеи булькая извергалась кровавая пена. Но даже он пил воду жадно и сосредоточенно. По часам на стене Токусё высчитал, что на каждого солдата приходится около двух минут. Похоже, что за столь короткое время им не удавалось утолить жажду, тем более что вода сочилась каплями, во всяком случае, почти все, отходя от кровати, бросали на ногу взгляд, полный сожаления, и многие уступали свою очередь только потому, что их отталкивали следующие. Некоторые лизали подошву ноги, а некоторые, очевидно потому, что вода текла не быстро, взяв в рот большой палец, сосали его, и тогда Токусё, которому становилось щекотно, сверлил их грозным взглядом. Но постепенно он привык и к этому и лежал спокойно, то и дело погружаясь в неглубокий сон.

Новые солдаты перестали появляться в пять часов утра. Небо уже начинало светлеть, когда последний солдат, закончив пить воду, нетвердой походкой, опираясь на посох, направился к стене и исчез в ней. Медленно повернув осоловевшую голову, Токусё посмотрел на свою правую ногу. Опухоль заметно спала, и вода уже не текла. Сон у Токусё как рукой сняло, будь у него голос, он бы громко рассмеялся. Сильно напрягшись, он попытался подняться, но внезапная острая боль пронзила правую ногу от кончиков пальцев до паха. Из большого пальца снова хлынула вода, и Токусё, не успев даже закрыть рта, потерял сознание.

К полудню уменьшившаяся было в объеме нога приобрела свои прежние размеры.

Разумеется, Уси из кожи вон лезла, только бы вылечить мужа. Она расспрашивала древних деревенских бабок, и когда узнавала о каком-нибудь средстве, по их мнению, весьма действенном при болезнях ног, тут же пробовала его на Токусё. Чего только она не делала: поила его отваром из дождевых червей и мелких рыбешек, водившихся в заливных полях, давала ему сок травы, которая называется фупа и растет среди утесов на скалистых морских берегах (ей говорили, что, отведав этого сока, даже умирающая бабочка может снова взлететь), услыхав от кого-то о замечательных целебных свойствах мяса морских черепах, она не пожалела сил и достала его. Компрессы с алоэ, иглоукалывание, прижигания моксой… Да что там — однажды она даже сама попробовала пустить ему кровь. Уси очень боялась, что если по натянутой гладкой коже полоснуть бритвой, то из надреза ручьем хлынет либо кровь, либо вода, поэтому она лишь слегка надсекла кожу и дождалась появления красивой красной капли. Кровь, собранная в стакан, по цвету и по вязкости казалась вполне здоровой. Явная чистота этой крови успокоила ее, но больному все не становилось лучше.

По настоятельному совету деревенских старух Уси попробовала пригласить знахарку, которая пользовалась большой известностью в здешних краях. Но дело кончилось тем, что та, выманив у Уси основательную сумму денег, заявила, что ей следует проявлять большую почтительность к предкам, после чего Уси, устыдившись своего малодушия, решила впредь не прибегать к помощи знахарей.

— Нет, не выходить мне тебя. Пощади меня, Токусё.

Услышав эти слова, вырвавшиеся у Уси однажды, когда она сидела рядом с ним, тихонько поглаживая его ногу, Токусё почувствовал, как его словно обдало горячей волной.

Солдаты стали появляться каждый вечер. Около полуночи Уси, заменив ведро, удалялась в свою комнату, и вскоре из левой стены один за другим начинали возникать солдаты. К этому моменту шея и глаза Токусё обычно обретали подвижность. Все то время, пока солдаты находились в комнате, они не обращали на Токусё никакого внимания и смотрели в его сторону, только когда кланялись ему. Взгляд этих израненных, с трудом стоящих на ногах людей был прикован к большому пальцу ноги Токусё.

Он довольно быстро понял, что это японские солдаты, получившие тяжелые ранения. Большинство из них явно родились на Хонсю. Возраста они были самого разного, среди окинавцев оказалось немало седых стариков, согнанных, скорее всего, для укрепления частей гражданской обороны. При виде их Текусё изумился: «Неужели можно было и таких…» Солдаты почти не разговаривали друг с другом, они тихо дожидались своей очереди. Тех, кто не в силах был держаться на ногах, поддерживали стоящие впереди или сзади. Токусё постепенно надоедало рассматривать их, и он закрывал глаза, надеясь забыться сном.