Она - моё табу

— Ты бы это сделал? — с недоверием выбивает.

— Да, Пах. Знаешь… — закончить мешает улыбка, как только мыслями к Фурии уношусь. — Я люблю её. Вот. Я это сказал.

— Наконец-то. — лыбится сослуживец во весь рот. — Давно пора. Теперь это Крестику скажи.

— Скажу. — подбиваю решительно. — Но сначала мне надо сделать кое-что ещё. — товарищ вопросительно брови выгибает. — Мне надо позвонить Але, и я прошу тебя присутствовать при нашем разговоре.

— Хочешь, чтобы я твои слова подтвердил?

— Нет. Чтобы не дал мне переборщить.

Он молча кивает и садится на выступ около рукомойников. Я, признаюсь, с лёгкой дрожью набираю номер бывшей. Всё ещё не знаю, как мне реагировать, если ребёнок действительно окажется моим. Даже с презервативами бывают осечки. Впрочем, стопроцентной уверенности я не получу, пока не сделаю тест ДНК лично.

— Алло? — раздаётся в динамике, но тонет в вопле младенца. — Кто это?

— Что, Завьялова, удалила номер того, на кого пытаешься ребёнка повесить? — толкаю едко и гневно.

— Я спрашиваю: кто ты? — рычит она. — Да перестань ты реветь! — орёт, но ребёнок ещё больше слезами заходится.

— А у тебя, смотрю, богатый выбор претендентов в отцы для твоего выбля… — прикусываю язык, крепче стискивая кулаки.

Какой бы тварью не оказалась его мать, пацан не виноват.

— Андрюшка? — выталкивает потерянно, а у меня в груди такие острые лезвия ярости взмывают, что, сука, кровью захлёбываюсь.

— Андрюшка?! — вопрошаю озверело. Паха сжимает моё плечо, и я сбавляю тон и стараюсь контролировать громкость голоса. — Я тебе, блядь, не Андрюшка, Завьялова. Ты какой хуйни моим родителям наплела?

— Что я им наплела? — типа, блядь, в непонимании выписывает. — Рассказала как есть. Я не справляюсь сама с ребёнком. Ему нужен папа.

— Так, мать твою, иди к тому, с кем еблась, как только я уехал. Да и с кем мне изменяла.

— Я тебе не изменяла! Это твой ребёнок! — верещит Алина, задыхаясь, но и младенец децибелы визга наращивает.

— Такой же мой, как я тебя бросил, узнав о беременности, да? — рявкаю, уже из последних контролируя животную суть. — И в армию сбежал, чтобы ответственность на себя не брать?

— А разве не так? — вскрикивает так, будто не знает ответ.

— Ты, сука, прикалываешься? Ты, блядь, совсем больная? Ты меня послала, и если бы на кой-то хер не полезла к Дане, то я бы и знать не знал, что ты разродилась!

— Андрюха, спокойнее. — просит Макей, снова поднимая ладонь на моё плечо.

Дробно выдыхаю. Глубоко вдыхаю. Роняю веки на щёки. Вдох. Выдох. Вдох.

— Порядок. — выбиваю, сталкивая его кисть. Но в трубку всё так же сквозь сдавленные челюсти цежу: — Короче так, Завьялова, к моим родным ты больше и на километр не приблизишься. Я всех предупредил, чтобы даже говорить с тобой не смели. Со своим ребёнком разбирайся сама.

— Он и твой тоже! — не останавливается дрянь, продолжая упираться.

— До тех пор, пока я не получу положительных тест ДНК, он только твой. — высекаю глухо, но голос так скрипит, что Алина со свистом воздух втягивает. — Не смей больше беспокоить мою семью.

— Мы могли бы попробовать начать сначала. — какого хуя эта дура не только не сдаётся, продолжая стоять на своём, но и делает предположение, что я смогу простить и принять её после всего, что она вытворила? — Я ошиблась тогда. Думала, что не смогу ждать, но потом поняла, как сильно скучаю по тебе.

— Закрой рот! — гаркаю, теряя последнее терпение. — У нас с тобой никогда ничего не будет. Если окажется так, что ребёнок мой, то я буду участвовать в его жизни, но с тобой ничего общего иметь не стану.

— Андрюшка, — не унимается бывшая. Зубами скрежещу, сдирая эмаль, — я ошиблась. Как ты не понимаешь?! Я же люблю тебя!

— А я люблю другую!

— Что? — выталкивает тихо и уже без прежнего запала.

— Что слышала, Алина. У меня есть девушка, и я её люблю. Так что подумай ещё раз, есть ли смысл ебать мне мозг.

Прохрипев это, сбрасываю вызов и яростно гоняю спёртый вязкий воздух. Руки тянутся в карман за сигаретами, но вовремя торможу. На улице светиться нельзя, а курить в туалете слишком палевно. Паха, жуя губы, ничего не говорит, но его мрачного вида достаточно, дабы понять, что даже со стороны вся эта история выглядит пиздецово невесело. Сгибаю и разгибаю пальцы, хрустя суставами, пытаясь справиться не только со злостью, но и с бурей чувств, копошащихся под панцирем. Почему-то у меня не остаётся сомнений, что этого ребёнка Завьялова наблядствовала на стороне.

— А если всё же твой? — озвучивает Макей то, что у меня спрашивают абсолютно все с той секунды, как припадочная завалилась ко мне домой.

— Я никогда не оставлю своего ребёнка, Паш. Если придётся, то отсужу опеку.

— Если у вас реально получится с Крис, не думаю, что она примет чужого ребёнка.

Вгрызаюсь в нижнюю губу и выпускаю хрипловатый выдох. Я думал об этом. Но ответа у меня нет. Не вижу смысла обсуждать это с Фурией так рано. Нам бы со своими отношениями разобраться.

— Знаешь, если она сможет любить так же, как люблю я, то, уверен, сможет с этим смириться.

— Ты совсем не знаешь Царёву. — напирает приятель, всё глубже вгоняя меня в отчаяние.

— Нет, брат. Это ты её не знаешь. — отсекаю уверенно, уже решив для себя, что в любом случае найду способ убедить её в том, что у нас общая дорога.

Глава 23

Это больше, чем можно принять

Жизнь идёт своим чередом, если не считать бесконечных маршей, построений, «коробок», подготовки к параду и ночей на телефоне. Как и обещал другу, взводному и девушке: из казармы ночами ни ногой. Поговорить с Фурией нам почти не удаётся, но переписываемся иногда до самого утра. И похуй, что глаза превращаются в тонкие красные щёлки, я постоянно зеваю, изо всех сил стараясь скрыть это от командования, и после подъёма едва волочу ноги на зарядку. Раскачаться иногда получается не раньше обеда, но поставленные задачи всегда выполняю на отлично. Я выкладываюсь на полную. Но если быть с самим собой честным, не только чтобы вырваться в выходные в город, но и избавиться от мыслей о Завьяловой и возможном отцовстве. Не глядя на то, что с Крис мы обсуждаем многое, этой темы больше не касаемся, хотя она и расспрашивает меня о прошлых отношениях. Часто задаёт вопросы, отвечать на которые не так уж и просто.

«Ты хотел её так же сильно, как меня?»

«Часто вы целовались?»

Глупо, да? Так по-детски, что совсем не вяжется с образом стервы, который Царёва продолжает упорно демонстрировать всему миру. Но меня конкретно вставляет от её наивности и ноток ревности, скользящих в этих вопросах.

Я признался ей, что с Алей были мои единственные отношения и, не считая той проститутки, сексуальные тоже в единственном экземпляре.

«Вы два года были вместе, но ты не занимался с ней сексом, пока ей не исполнилось восемнадцать?» «Как ты так долго ждал?»