Она - моё табу

— Я хочу защитить тебя. И папу. Пойми, Андрей.

— Что у этого пидора на тебя? — высекаю тихо, но беспрекословно.

— Не на меня. На папу. Грязь. Много грязи. Он по головам к посту и званию шёл. Если бы пошла тогда в больницу, они бы сами написали заявление в полицию, и папе настал бы конец. А у меня, кроме него, никого нет.

Не представляю, как она смогла это пережить. В маленькой хрупкой девушке столько силы, сколько не то, что во мне, в сильных, взрослых, умудрённых опытом мужиках нет.

— Рассказывай.

— Пообещай, что ничего не станешь делать. — подрывается лицом ко мне, с мольбой заглядывая в глаза. — Если он поймёт, что я кому-то рассказала, то всю мою семью раздавит. Умоляю, Андрюша, пообещай.

— Обещаю. — чистая ложь.

Я убью его. Теперь уже точно знаю. За то, что он сделал тогда. За то, что сегодня сделал я. За то, что Кристине приходится жить с таким грузом.

Фурия опускается обратно. Прижимается ухом и какое-то время просто слушает, какую неровную линию выдаёт моё сердце. Загребает кислород и начинает рассказ, который наживую рвёт на части.

— Мне было семнадцать, когда мы решили пожениться. На самом деле мы много лет знакомы. Он старше на шесть лет. Он казался мне взрослым, красивым, далёким, недоступным. В очередной визит к нам мы начали общаться. Я тогда уже стала более взрослой, раскованной. Он смотрел, а я стеснялась. Только с ним так было. — ревность глушит её слова. Закрываю глаза и яростно дышу. — Я влюбилась в него.

— Блядь. — высекаю неконтролируемо.

— Не бесись. — тихо просит Крис, коснувшись губами шеи. — Только когда встретила тебя, поняла, что такое любить по-настоящему. А тогда была обычная детская влюблённость. Отрицать глупо. — пожимает плечами. Целует в подбородок. Я крепче обнимаю. — Тебя люблю. По-взрослому. Так, как быть не должно. Тогда думала так о нём, но не с чем сравнивать было. Мы после той встречи много общались в сети, по телефону, по видео. Он в любви признавался. Предлагал пожениться. Я на седьмом небе была. Но меня быстро оттуда спустили. Шмякнули так, что долго оклиматься не могла. Он приехал с отцом на моё восемнадцатилетие. Галантный, красивый, с безупречными манерами. Начал только в ФСБ служить. На него все мои подруги смотрели, а он только мой был. Ну, я так думала. — хмыкает грустно. — Через несколько дней объявили о намерении пожениться. Наши папы так радовались. Я летала. Упала. — пауза. — Разбилась. — длинная пауза. Раздробленный вздох. — Мы тогда долго праздновали. Уже далеко за полночь было. Мы сидели за столом, а я постоянно его взгляд чувствовала. И он уже не казался мне тёплым. А каким-то холодным, властным, тяжёлым. Решила, что просто устала. Пошла спать. Саша вызвался проводить до номера. Папа на моё совершеннолетие устроил настоящий праздник. Арендовал добрую половину гостиницы на заливе на целую неделю. Все мои подружки там были. Саша… — запинается. Шумно сглатывает. Чувствую её слёзы на груди. Как кислота жжёт. Ласково перебираю её волосы. — Он как-то резко схватил меня за локоть. Толкнул в стену. Я сильно ударилась, а он целоваться полез. Я испугалась. Ударила его, оттолкнула и убежала. Всю ночь себя винила и до рассвета к нему пошла извиниться. А он там с моей подругой. Боже, я не хочу рассказывать, что дальше было. — всхлипывает болезненно, царапая мои плечи. Целую влажный висок. Не настаиваю. Кристина сама продолжает немного позже. — Только кричать начала, а он ударил.

Подскочив, рассекает воздух тыльной стороной ладони. Прикладывает к щеке, словно и сейчас больно. Убираю её руку и накрываю своей. Ласково касаюсь ртом дрожащих губ.

— Не говори, если не хочешь. — прошу негромко. И не хочу, чтобы она вспоминала, и самому слышать мучительно. Но ей надо кому-то рассказать. — Решай сама, Крис. Или всё, или ничего.

— Скажи, что любишь. — требовательно шепчет.

— Я очень сильно тебя люблю.

— Мы же справимся?

— Вместе — да. Я с тобой.

Она падает обратно. Зажмуривается.

— Он так тихо говорил, но от этого ещё страшнее было. Угрожал, что если отменю помолвку, которую наши отцы решили не откладывать надолго, то он меня с лица земли сотрёт. Ленка Миговская сидела на кровати и улыбалась. Думала, что растоптала меня. А нет. Я отомстила ей, раз Саше не могла. Старалась делать вид, что всё хорошо, но папа приласкал и не выдержала. Всё рассказала, выплакалась. Он сам помолвку отменил. Той же ночью Саша пришёл в мой номер. Я как раз собирала вещи. Мы решили уехать раньше. Он подготовился. Доказательства принёс. Я всё равно старалась отбиться, но он сильнее. Пока он… — поджимает губы, а слёзы всё текут. — Пока делал это, я просто в потолок смотрела и плакала беззвучно. Он кончил. Слез с меня. Снял презерватив. Опять пригрозил, что если кому-то расскажу, то посадит папу, а я останусь одна. И он меня тогда своим друзьям отдаст. Он ушёл, а я всё так же лежала и смотрела в потолок. Грязная, измучанная. Не отмыться было. На лице слёзы высохли, а душа кровавыми рыдала. Я даже не видела, была ли кровь. Всё тело болело. Несколько часов так пролежала. Потом в душ пошла. А когда вышла оттуда, уже другим человеком была. Тем, которого ты и узнал. Озлобленным, жестоким, холодным. Думала, что живого ничего не осталось. Только страх перед Сашей. Вскоре сбежала в Америку. Знала, что если не сделаю этого, он не отпустит. Продолжит делать это снова и снова, и снова, и снова…

— Всё… Всё… Тише… Он больше никогда тебя не обидит. — сменяя позицию, укладываю умывающуюся слезами и давящуюся рыданиями Кристинку на постель и прижимаю к груди. — Теперь я буду защищать тебя. Этот пидор и пальцем тебя не коснётся.

— Только не рассказывай никому. Никому… — ревёт Фурия, хватаясь за футболку.

— Не скажу.

Всё равно никто не поможет так, чтобы выйти без потерь. Чтобы убить, мне союзники не нужны. А я убью. Теперь уже наверняка.

Глава 42

Любить до дрожи

Тишина между нами затягивается. Пока меня бомбит от всей ситуации, собственного дерьма и признания Крис, Манюня моя старается успокоиться и взять себя в руки. Колотит обоих ещё долго. У меня внутри всё клокочет от бешенства, но стоит только посмотреть на её осунувшееся, заплаканное лицо, как там всё замирает от нежности к девочке-женщине. К моей девочке. И к моей женщине.

Исправить нихера уже не выйдет. Только постараться стереть последний час нашей жизни. А как стереть то, что натворил? Никак уже. Поздно. Раньше думать надо было. Правильно Кристинка подметила: от неё требовал, а сам, блядь, поддался эмоциям и наворотил дичайшей хуйни.

Молодец, Андрюха. Пиздец, какой молодец.

Пробурчав что-то невнятное и шмыгнув носом, Кристина трётся щекой о моё плечо. Задирает голову и пробегает губами по шее.

— Что, Манюнь? — шепчу, стянув на неё рассеянный взгляд.

— Перестань грузиться, Андрюш. — просит тихонечко, прижавшись губами к месту, где под ними отбивает кривой пульс. Всё уже… Случилось… — как-то безразлично толкает.

И очень хуёво всё случилось.

Осторожно столкнув Фурию с плеча на подушку, приподнимаюсь и свешиваю ноги с кровати. Она подскакивает следом и, не давая встать, обнимает со спины за шею. Закрыв глаза, громко перевожу дыхание. Надрывисто вздыхаю. Сжав пальцами переносицу, плотнее зажмуриваюсь.

— Куда ты? — трещит напряжённо прямо в ухо.

— Таблетку выпью. Башка трещит. — медленно поворачиваюсь к ней, кончиками пальцев касаясь такой же шишки на лбу, как и у меня. — И тебе принесу. Блядь, надо было лёд приложить. — рычу злобно.

Опять накрывает от собственного поступка. Мразота, блядь!

Крис трогает сначала свой лоб, морщась, а потом и мой. Деликатно это делает, но и я хмурюсь. Но Фурия только улыбается и приглушённо смеётся.

— Боевая травма. Не думала, что ты такой твердолобый. — чуть растягиваю губы. Поймав её пальцы, опускаю ниже. Целую каждый из них, подушечки под ними, ладонь, запястье. Её дыхание срывается. Юркий язычок проходит по губам. — Считай, в одном бою побывали. — смеётся громче и свободнее. — Теперь оба контуженные.

Я уж точно контузию охеренную поймал.

Как ты смеёшься, Кристина? Как улыбаться можешь?

— Фурия. — выдыхаю, повернувшись вполоборота и схватит за талию, перетаскиваю к себе на колени. Зажмуриваюсь, ткнувшись лоб в лоб. — Прости меня. Я так виноват перед тобой.

Помню, что извинения ничего не изменят, но и молчать не могу.

— Да, Андрей, виноват. — серьёзно отсекает Царёва. Сдавливает ладошками лицо. Водит своим носом по моему из стороны в сторону. — Потому что не веришь мне. Я бы никогда не стала врать о таком.

— Я знаю. — выдавливаю сквозь болезненные спазмы в груди. — Знаю, Кристина. Башню снесло. Прости.

Нос сменяется губами. Они сползают ниже к моим губам. Мягко прижимаются.

— Не прощу. Не сейчас. Только тогда, когда верить будешь. — шумно вздыхает. — Но я не хочу больше об этом говорить. Давай забудем, Андрюш.

Пальцами гладит мою голову. Проводит ладонью до затылка, возвращает на лоб — и обратно. В какой-то маниакальной зависимости трётся губами о мой рот. Я просто обнимаю. С нежностью. Не давлю, не прижимаю. Просто держу, как самую дорогую драгоценность в мире. И очень хрупкую. Пусть с другими она стальная, а для меня хрустальная. Чуть неправильно возьми — разобьётся.