Она моя

— Я хочу услышать тебя сейчас, — шепчет Катя. Приподнимаясь на носочки, в душу вламывается. Я, мать вашу, сам своих реакций опасаюсь. Не в том состоянии, чтобы еще и обсуждать это. Не о себе, о ней же беспокоюсь. — Мне это очень нужно…

Договорить царевна не успевает. Сжимаю, наконец, тонкие запястья и решительно отвожу от своей груди. От себя ее спасаю.

— Зачем подставляешься, Катя? Понимаешь же, что не закончится это сейчас нормально. Хорошо не закончится!

— Что ты мне сделаешь? Уничтожишь? Ну-ну… Таи-и-и-р-р… Я тебя не боюсь, — как-то отрешенно поддевает в этот раз. Ее лицо все еще хранит последствия истерики, оставаясь покрасневшим, припухшим, нежным и очень хрупким. Смотрит, конечно же, прямо в глаза. — Поговори со мной. Скажи, что чувствуешь. Мне плевать, какими жестокими будут слова, просто скажи правду. Не могу больше вариться в этой неопределённости.

А я не могу излить то, что чувствую. Не только не имею на это права. Я, черт возьми, попросту не умею этого делать.

— Мне нечего тебе сказать.

— Ты лжешь. Ты снова лжешь…

— Катя, остановись…

— Ты забрал меня оттуда! Вырвал из рук этого мужчины, несмотря на свою чертову работу! Ты ревновал? Тебе было больно? Теперь ты понимаешь, что чувствовала я?

— Не задавай таких вопросов, — с такой яростью выталкиваю, что голос на последних звуках хрипнет, и за раз весь воздух из легких уходит. — Ты, мать твою, не знаешь, что будет, если я все это вытащу. Ты себе даже не представляешь, Катя!

Смотрю на вишневые губы, которые меньше часа назад целовал другой мужик — со скрипом и ревом душу сворачивает. Взгляд как будто кровью замыливает. Заливает глаза, формируя красную пелену. Слабо контролируя свои действия, прихватываю ладонью кукольное личико и скольжу большим пальцем к ее рту. Заламываю нижнюю губу, остервенело растираю и грубо тяну вниз.

Катя начинает дрожать. Издает какие-то звуки. Пытается что-то сказать. Не позволяю. Сметая какие-то грани, набрасываюсь на ее рот. В ту секунду никаких принципов, законов, правил и элементарной осторожности не соблюдаю. В кровь губы царевны стираю, алчно перекрывая ее и свои ощущения. За грудиной дикий вой стоит, сердце острыми спицами пронизывает, каждая мышца в теле дрожит, но я ни на секунду не ослабляю напор.

Забираю. Воссоздаю. Наполняю собой.

Эта агрессия, пропитанная жестокостью и безумием, никаких приятных ощущений не должна приносить. Но она приносит. На каком-то животном и запретном уровне подрывает ураганный ветер в душе.

Отпускаю, когда Катя, всхлипывая и постанывая, вырываться начинает — бьет меня по плечам, хлещет по лицу, отчаянно толкает ладонями.

Сердце сжимается и протестующе толкается, когда вижу, что натворил.

Кровь на губах и подбородке. Слезы на щеках.

Визуально эффект равносилен удару молота в грудь.

— Не нравится, Катенька? — намеренно себя и ее добиваю.

Если грусть можно увидеть, то вот она — в ее глазах.

— А тебе? — парирует, но как-то бесхитростно и очень тихо, вынуждая задерживать дыхание и в который раз сцеплять зубы. — Если тебе так легче, то продолжай. Я выдержу. Давай, — кроет остатки того, что еще осталось внутри меня невредимым. — Мне важно чувствовать тебя. Не имеет значения, как. Хочу, чтобы ты меня тоже почувствовал…

— Почувствовал? Да я только тебя и чувствую, ты это, мать твою, понимаешь? — выдаю рывками — негромко и как будто задушенно. Воздух из груди, словно пар от кипящей воды, испаряется. Не задерживаясь там, где он жизненно необходим, огненным духом устремляется сквозь мышцы и кости наружу. И все равно не могу ее не касаться. Скрепляя ладонями плечи, грубо дергаю на себя, пока не сталкиваемся лицами. — Все нутро ты мне, Катенька, разодрала. Заполнила до краев, — выдыхаю, глядя в глаза. — Но даже там ты сидеть спокойно не способна. Ты же непоседливая, мать твою. Ненасытная. Импульсивная и безрассудная. Расшатываешь, не думая о последствиях. Ни о чем ты, блядь, не думаешь!

— А ты думаешь? — кричит, а я в какой-то степени рад. Пусть что угодно делает. Лишь бы не плакала. — Я разодрала? Я? Кто виноват во всем этом? Кто? Только ты!

Вот он — сокрушающий удар. Принимаю его, на секунду прикрывая веки. Медленно вдыхаю и так же медленно выдыхаю, прежде чем открыть глаза и взвалить к тому, что есть, еще и этот крест.

— Ты права. Относительно того, что случилось сегодня — исключительно моя вина, — признаю сухим тоном, каким привык перед начальством докладывать. — Иди к себе, Катя, — на финише и вовсе звучу абсолютно обезличенно.

Не дожидаясь ответа, отступаю и направляюсь к лестнице, чтобы спуститься на цокольный этаж. По дороге ослабляю ворот, расстегиваю манжеты и, наконец, выдергиваю из-за пояса рубашку. Стянув через голову, нетерпеливо швыряю на шезлонг.

Только Катя ведь не будет Катей, если не потащится следом.

— Это еще не все! Мы не решили, что делать дальше, — царевна, мать ее, не закончила. — Больше я в эту адовую «Комнату» не поеду!

Понимаю, что растрясло Катерину капитально, но сил держать эту волну не осталось.

Не в состоянии успокаивать. Не в состоянии давать какие-то пояснения и обещания. Не в состоянии в принципе что-то обсуждать.

Все еще варюсь в трескучем осознании того, к чему ее принуждал, к чему это привело и чем при худшем раскладе могло закончиться.

Оборачиваюсь к Кате, впиваюсь взглядом, и такая карусель перед глазами раскручивается — парад планет, вашу мать.

— Стоять! Назад! Быстро! — рявкаю, надрывая нутро. Она вздрагивает и резко останавливается. Замирает, но бежать обратно не спешит. И взгляд свой демонический не отводит. Снова что-то сжимается и отрывисто пульсирует в груди. Одна крохотная точка всю душу выворачивает, да с такой силой, что мне едва дышать удается. — Делай ты, мать твою, хоть иногда, о чем прошу! Подчиняйся, блядь! — свирепо втягивая носом раскаленный воздух, прослеживаю череду резких содроганий, которые Катя совершает неосознанно, словно получая физические удары. — Не вынуждай меня превращаться в конченого ублюдка. Я с этим справлюсь, поверь мне, Катенька. Я многое пережить способен, ты — нет, — сотни щитов трескаются и крошатся, когда смотрю в ее заплаканное и перепуганное лицо. — Сейчас поднимись в спальню. Закрой дверь на замок. До утра не показывайся. Иначе быть беде! Так тебе понятно?! Теперь тебе понятно?! — кивает несколько раз кряду, будто осознает весь ужас ситуации, и продолжает стоять. — Давай! Беги!

Когда же разворачивается и стремительно несется к лестнице, все силы кладу на то, чтобы не броситься следом. Не смыкая губ, поверхностно вдыхаю и быстро выдыхаю. При более глубоком глотке кислорода рискую разлететься на куски.

Да, самый страшный удар тот, которого ты не видишь. Припечатывает, разворачивая на сто восемьдесят градусов. Короткий вдох, и ты уже на полу, а над головой кто-то ведет отсчет.

Встанешь?

Глава 18

Таир

Полчаса спустя яростными гребками рассекаю прохладную воду бассейна. Дохожу до борта, отталкиваюсь и без каких-либо заминок плыву в обратную сторону. Мышцы ноют и горят от нагрузки, но останавливаться я не имею права. Пытаюсь восстановить душевное равновесие. Собрать все, что разбросало.

Не помогает.

По венам вместо крови огненные потоки стекают. Поджигают тело. Топят душу в адовой агонии. Стук сердца все внешние звуки замещает.

Я ведь сразу заметил, когда он ее увидел. Его внимание было столь пристальным и столь очевидным, что не оставалось почти никаких сомнений — мы его нашли. Должен был дожать, собрать какие-то образцы ДНК. Только не рассчитывал, что этот хрен без каких-либо вступлений полезет к Кате, а она не оттолкнет. Полнейшее безумие, я ведь понимаю, почему она позволила себя целовать, и все равно тяжело этот момент переживаю.