Она моя

Тарский прищуривается. Сжимает губы так, как делает это в момент курения. Медленно тянет носом воздух.

— Принимаю.

Мой счастливый выдох теряется во внезапном грохоте музыки. В прямом смысле стена между нашей и соседней квартирой вибрирует.

— Что это? — спрашиваю, когда громкость немного спадает.

Таращу на Тарского глаза.

— Райончик так себе, — невозмутимо отбивает он.

— Майкл Джексон… — заключаю я машинально. — Хм, не думала, что потеряю девственность под Earth Song…

Закончить мысль не успеваю.

— Катенька… — стискивает ладонью мой затылок. — Иди сюда, мать твою, Катенька.

«Иди сюда» — это заткнутый его ртом мой рот. Без того пошевелиться не могу, так он подчиняет еще и мой голос, мое сознание, мой дух… С первых секунд все плывет перед глазами, пульсирует в груди, вертится кругами в голове. Общий напор в стиле Гордея. Подавляет и обездвиживает, требует полного повиновения. Но сам поцелуй все же мягче, чем обычно. Впервые Тарский столь нежно проходится языком по моим распухшим и израненным губам. Зализывает, будто животное. Проникает в мой рот плавным влажным толчком. Господствует с привычной силой характера, но в то же время ласково и деликатно, не желая причинять боль и по новой ранить. Именно это пьянит до полной потери равновесия.

Не могу понять, жарко мне от него или холодно. Какие-то регуляторы сбиваются, барахлят на ходу. Но все это настолько второстепенно, настолько неважно… Сердце, уловив мощные и частые толчки из груди Гордея, решает устроить соревнование, никак иначе. Разгоняется так сильно, что грозит попросту лопнуть от этой нагрузки. Взбивая кровь, доводит ее до стойкого загустения. С безумной скоростью гоняет насыщенную кислородом и гормонами жидкость по разгоряченному телу.

Он меня любит… Он меня любит… Он меня любит…

Напоминаю себе. Ведь это самая потрясающая новость, которую только можно вообразить. Она никогда не устареет. Бесконечно ею наслаждаюсь.

«Признаю», — он так сказал.

Сказал… Сказал… Мне не послышалось…

Одно короткое слово — полная капитуляция железного человека Тарского. Черт возьми, я уверена, что сам создатель в тот момент оступился и от изумления потерял мысль.

Я будто на мгновение выключаюсь, а возвращаюсь в реальность уже на кровати. Под Таиром. Ощущаю его всем своим обнаженным телом. Мы совпадаем идеально, несмотря на то, что он такой большой, а я такая маленькая. Чувствую его, чувствую… Крупный и крепкий. Весь напряжённый. Весь мой. Тяжело выдыхая, смотрит мне в глаза. Тогда осознаю, что над изголовьем горит свет. Зачем включил? Отчего-то крайне сильно смущаюсь и краснею.

— Боишься?

— Нет… Нет…

Хочу попросить, чтобы прекратил это каждый раз уточнять. Но не могу собраться и выдохнуть необходимое количество слов. А Тарскому, очевидно, важно на каждом этапе убеждаться, что его действия меня не пугают.

— Расслабься, — сипло выдыхает, когда я в очередной раз вздрагиваю и судорожно вцепляюсь в его плечи.

Хочу подчиниться, но не могу. Вздыхаю отрывисто с тихим свистом, когда ощущаю, как шероховатые пальцы задевают мои ноющие соски.

— Ах, ах… Гордей… — не соображаю, какими именно звуками и с какой целью разбиваю окутывающий нас тягучий музыкальный вакуум.

Раздвоенно мычу, когда его ладони накрывают и сминают обе мои груди. Твердые губы жгут шею и оставляют на ней пылающие влажные следы. Жесткая щетина царапает чувствительную кожу. Дурманящий мужской запах скользит в ноздри и щиплет слизистую, словно острый перец. Пьянит, как самый крепкий алкоголь. Оседает и поселяется на мне. Уже знаю, что буду ощущать его после близости. Обожаю это.

— Гордей… Гордей…

Дрожу сладко и томительно. Ноги вытягиваются и дергаются. Пальчики на ступнях подгибаются.

Я хочу его всего. Все, что можно. Как бы ни пугали напор и неизвестность, желаю получить сразу максимум. Позволю ему абсолютно все. Хоть он ничего и не спрашивает. Действует без разрешения, так, как самому хочется, и меня это дико заводит.

Правая рука Гордея скользит по моему телу вниз. Минуя ребра, задерживается на подрагивающем животе. Заставляя задохнуться кислородом, с нажимом проходится по лобку и, задевая клитор, вжимается в промежность.

Мне становится слишком жарко. Кажется, даже кости плавятся. Кипучая магма стекает между ног и топит крупные мужские пальцы в вязкой влаге.

Я снова выпадаю из реальности. На этот раз от того, что меня захлестывает удовольствие. Я не могу справиться с ним молча. Стону громко и бесстыже. Но насладиться вдоволь не успеваю. Тарский почти сразу же убирает ладонь. Пальцами второй руки ловит мой подбородок. Держит в одном положении, заставляя сфокусировать взгляд на его темных и как будто искрящихся глазах.

— Дышишь? Со мной? Готова? — столько вопросов за раз от Гордея я еще не слышала. После каждого следует внушительная пауза. Голос хрипом все рецепторы задевает. — Катенька?

— Да… С тобой…

С губ по инерции успевает слететь еще один рваный полустон-полувздох, а в следующую секунду мое накаленное тело прорезает ужасная боль. Вскрикиваю, задыхаюсь и слепну от слез.

Голова кружится, вырисовывая такие обороты, что даже с закрытыми глазами планета вокруг вращается. Она куда-то летит, пока я, приколоченная к постели членом Тарского, пытаюсь восстановить элементарные функции жизнедеятельности.

Тело, будто утратив гибкость и эластичность, сжимается изнутри. Фокусируясь на переживаемой боли, выдает мелкую монотонную дрожь.

— Дыши, Катенька, дыши.

Услышав любимый голос, концентрируюсь на нем. И как по волшебству напряжение и боль начинают потихоньку спадать. Перехватывают главенство совсем иные ощущения.

Тарский ворвался в мое тело. Забрал мою невинность. Он внутри меня. Вытесняя силу и дух, заполняет собой до краев.

Сердце останавливается… Кажется, все… Дошло до желанного финиша. Вот оно — всепоглощающее счастье. Больше ничего не нужно.

— Еще болит?

Мотаю головой до того, как удается сфокусировать на его лице взгляд. А когда зрительный контакт, наконец, случается, то, что я вижу в его глазах, окончательно сметает все, что было до этой минуты.

— Гордей… Я…

— Дыши глубже и медленнее, — подсказывая, гладит мое лицо ладонями.

Я плачу? Почему? Мне уже даже не больно. Точно не настолько, чтобы плакать. Это все волнение, выскользнувшая из забитых уголков тоска и всепоглощающая любовь.

— Я уже… Дышу…

— Еще медленнее.

— Угу… Хорошо-хорошо… Ты… Только не уходи, — одна лишь мысль, что он покинет мое тело, вызывает панику.

Не хочу его отпускать. Не отпущу. Не отдам. Никогда. Мой.

— Куда я от тебя денусь, Катенька…