Она моя

Впервые эмоции полностью перекрыли служебный долг и трезвость мысли. Когда уводил царевну, уже не думал о глобальной миссии, которую наша группа осуществляет в Европе. Сообразил лишь подать Янушу знак, чтобы вместе с Элизой мигрировал к нашему столику, и занялся мудаком. Брат хотел было сморщить перебитый нос, но, реагируя на боль, быстро опомнился. Брезгливо закатив глаза, покачал головой, гаденыш. Позже скинул сообщение, что все закончил.

Будем надеяться, что это действительно Потоцкий.

Понимаю, что никуда больше Катю не потащу. Не смогу. А если предположить, что поиски придется продолжить, Януш будет действовать согласно протоколу: донесет в управление, что я не справляюсь, и будет ходатайствовать о переназначении себя главным по операции. Тронуть ему Катю я не позволю, а это уже грозит поистине катастрофическими последствиями. Провал задания, препятствие в работе, измена родине — трибунал.

Даже подобное развитие событий я воспринимаю отстраненно, с тем самым привычным хладнокровием: надо будет — пойду этим путем и приму последствия. Только в чувствах к девчонке разбиваюсь. И понимаю, что прежде всего из-за нее не могу так подставляться. Кто ее потом вытянет?

Как ни пытаюсь вытолкнуть из сознания застопорившуюся картинку вечера, ни хрена не получается. Вижу руки и губы долбаного мудака на Кате. Болезненное и беспомощное это чувство — ревность. Никак не могу к нему привыкнуть. Никак не могу заблокировать. Душит изнутри, забивает каждый миллиметр тела. Ломает и складывает горкой обломков тот металлический каркас, который годами держал. Уничтожает собственное представление о том, кем я, мать вашу, являюсь. Остаются лишь ошкуренная звериная сущность и голые инстинкты.

Я будто пьян, хотя полностью трезв.

МОЯ.

Перед глазами, в сознании, в душе образ ее маячит.

Выбираюсь из воды, когда сил грести уже попросту не остается. Хочется растянуться на лежаке и попытаться отдышаться. Однако то, что рвет изнутри, не позволяет сохранять неподвижность.

Медленно шагаю вдоль борта. Шум в голове нарастает. Сердцебиение гулом играет в ребрах. Слушаю эту безумную песню. Слушаю и увязаю в каких-то очень давних, но отчего-то крайне значительных воспоминаниях.

Едва переступаю порог бильярдной, улавливаю стремительное движение и колебание воздуха справа от себя. В полумраке силуэт размыт. Определяю лишь, что это что-то мелкое и… волосатое.

— Атас, мама мия! Расступись! Кремль горит!

Юркнув мне под руку, вертлявое существо пытается пробиться к двери и сбежать. Перехватываю машинально. Стискивая плечи, вытягиваю перед собой струной.

Девочка… Девочка…

Пока я заторможенно осознаю этот, казалось бы, обыденный факт, она расширяет глаза до такой степени, что кажется, все лицо они заполняют.

Моргает изумленно, и я неосознанно моргаю. Вдыхает резко, и я за ней вдыхаю.

— Ух, ты кто такой? — выпаливает с несуразным восторгом. Пока я, ощущая себя вдруг каким-то умственно отсталым мудаком, молча продолжаю изучать ее лицо, принимается тарахтеть с такой частотой, что в ушах звенит. — Меня зовут Катя. А тебя? Нет, не отвечай! Дай я угадаю… М-м-м… Нет, не угадаю. Ты ни на кого не похож. Надо ж такое! Я тебя увидела, и сердце оборвалось. Шу-у-х-х-х… и нет его, — смеется, словно ее это забавляет. Но в то же время по всем параметрам испуг улавливаю. — У тебя есть пистолет? У меня есть, и я отлично стреляю, — сложив пальцы, приставляет к моей груди воображаемый ствол. — Бэнг-бэнг…

Понять бы, когда все-таки прострелила. Хотя чем это поможет? Очевидно, что ни одна латка в том месте не держится.

— Таи-и-и-и-р-р… — рычит Катя, вынырнув из-за угла. — Попался!

— Что ты делаешь? — остужаю ее тоном и взглядом, в то время как сердце какие-то нереальные обороты набирает. — Давай, иди, поиграй у себя в комнате. Нечего тут шастать.

— Где хочу, там и хожу! Не разговаривай со мной, как с ребенком. Это уже не смешно.

— Катерина, у меня нет времени с тобой препираться.

— Ну-ну, — презрительно фыркает. — У тебя никогда нет времени! Ни одной минуточки! Стой-стой, — хватает за руки. Никак не пойму, почему она так смело позволяет себе ко мне прикасаться. — Замри. Смотри на меня и слушай, — улыбка у нее… кажется, будто ярче солнца, которое жарит над нашими головами. — Знаешь, «иногда одна минутка значит больше, чем года», — напевает со смехом. — О-о, — генерирует очередную гениальную идею. — Может, тебе жениться на мне?

— Нельзя. Тебе шестнадцать лет, — выговариваю суровым тоном, словно это единственный, мать вашу, аргумент.

— Это сейчас. Но я же когда-то вырасту…

Все было нормально, пока расчетливая и хладнокровная государственная тварь в лице моего кровного деда не сообщила, что я должен использовать ее доверие в интересах страны.

— Чего рыдаем?

При виде меня Катя шустро утирает слезы со щек, но они тотчас выступают вновь. А у меня за грудиной какой-то винт клинит. Прежде чем сердце дает дальнейший ход, скрипит и обрывается незнакомый чувствительный нерв.

— У подруги день рождения. А папа меня не пускает. Достал просто! — сердито шмыгнув носом, шумно переводит дыхание и выходит из-за стола. — Иди во двор. Я сейчас с балкона выброшусь.

На какой-то затяжной миг внутри меня все процессы стопорятся.

— Я тебе, мать твою, выброшусь.

— Пф-ф-у-х… — выдает странный, свойственный ей одной свистяще-пыхтящий звук. — Ну, ты же меня поймаешь.

Ноги сами к лестнице несут. Шагаю медленно, давая себе последнюю возможность успокоиться и передумать, когда понимаю, что и без того в груди некий штиль застыл. Злость и прочая шелуха тяжелым осадком опали в душе.

Осознанно двигаюсь. Принимая свои эмоции и чувства. Совсем другими намерениями руководствуюсь. Представляю, как сожму Катю до хруста и притисну к груди, замостив образовавшуюся там дыру.

Если она послушалась, и дверь окажется запертой, вернусь обратно. Но если не закрыла… Давлю на ручку, и она подается.