Она
Шрифт:
Вдруг Джон влетел в комнату с искаженным от страха лицом.
– Помоги нам, Боже!
– зашептал он, весь дрожа.
– Там, в переходе, идет покойница!
На минуту я остолбенел от ужаса, но затем сообразил, что Джон, вероятно, видел Аэшу, закутанную, как всегда, и принял ее за покойницу. В это время Аэша показалась у входа, Джон обернулся, увидал ее и, вскрикнув: «вот она!» прыгнул в угол и уткнулся лицом в стену, тогда как Устана распростерлась на полу.
– Ты пришла вовремя, Аэша!
– сказал я.
– Мой мальчик близок к смерти!
– Если он еще не умер, - произнесла она мягко, -
– Он испугался тебя, - ответил я, - ты закутана, как покойница!
Аэша засмеялась.
– А девушка? Вижу, вижу! Ты о ней говорил мне! Скажи им обоим, чтобы они ушли отсюда, я должна посмотреть на больного!
Я сказал Устане по-арабски, а Джону по-английски, чтобы они вышли из комнаты; Джон остался очень доволен, так как не мог преодолеть свой страх. Но Устана смотрела на дело иначе.
– Что «Она» хочет делать?
– прошептала девушка, колеблясь между страхом перед королевой и желанием остаться с Лео.
– Жена имеет право быть при умирающем муже. Нет, я не уйду, господин!
– Почему эта женщина не ушла, Холли?
– спросила Аэша, стоявшая в другом конце пещеры и разглядывавшая скульптуру на стене.
– С на не хочет оставить Лео!
– ответил я, не зная, что сказать.
Аэша повернулась к Устане и произнесла только одно слово: «уходи!» Этого было достаточно; Устана поползла вон из комнаты…
Аэша же скользнула к ложу, где лежал Лео, отвернувшись лицом к стене.
Вдруг ее высокая, статная фигура пошатнулась и вздрогнула, словно ее ударили, а из уст вырвался такой дикий, ужасный крик, которого я никогда не слыхал в жизни.
– Что такое, Аэша?
– вскричал я.
– Он умер?
Она повернулась и, как тигрица, прыгнула ко мне.
– Собака!
– вскричала она страшным шепотом.
– Зачем ты скрыл это от меня?
Аэша вытянула руку, как будто намереваясь убить меня.
– Что скрыл?
– сказал я в ужасе.
– Что такое?
– Ах, может быть, ты не знаешь!
– ответила она тише.
– Знай же, Холли, знай! Здесь лежит мой Калликрат, который вернулся ко мне наконец!
Она рыдала и смеялась одновременно, словно помешанная, бормоча про себя: Калликрат! Калликрат!
«Глупости»!
– думал я про себя, но не смел сказать это вслух, боясь только одного: чтобы Лео не умер, пока Аэша придет в себя и успокоится.
– Можешь ли ты помочь ему, Аэша?
– спросил я смиренно.
– Твой Калликрат скоро уйдет от тебя. Смотри, он умирает!
– Это правда, - произнесла она, - зачем, зачем я не пришла сюда раньше? Я вся дрожу, моя рука трясется… Возьми, Холли, этот фиал… - она достала из складок одежды оловянный кувшинчик, - и вылей ему в горло всю жидкость. Это вылечит его, если он еще не умер! Скорее! Скорее! Он умирает!
Я взглянул на Лео, у него начиналась уже агония. Лицо его посинело, дыхание остановилось, и в горле хрипело. Я вытащил зубами пробку фиала, и капля жидкости попала мне на язык. Я ощутил сладкий вкус, моя голова закружилась и в глазах потемнело, но, к счастью, все это сейчас же прошло.
Лео умирал, его золотистая голова металась на подушке, и рот был открыт. Я попросил Аэшу поддержать его голову, и она осторожно сделала это, хотя
дрожала вся с головы до ног. С трудом разжав челюсти больного, я влил жидкость ему в рот. Легкий пар шел от жидкости, и хрип в горле больного тотчас же прекратился. Лицо Лео смертельно побледнело, и сердце, казалось, остановилось, только веки задрожали. Я взглянул на Аэшу: газ упал с ее головы, пока она поддерживала голову Лео, и лицо было так же бледно, как у больного.Она смотрела на Лео с выражением отчаяния и страха, очевидно, сомневаясь в том, что он останется жить. Прошло 5 минут. Лицо ее вдруг осунулось, глаза потускнели, - она словно перестала надеяться. Коралловые губы побелели и задрожали. Жаль было смотреть на нее.
– Поздно?
– пробормотал я.
Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.
– Видишь?
– спросил я шепотом.
– Вижу, - ответила она хриплым голосом, - он спасен! Я думала, что уже поздно; еще немного, - и он бы умер!
Она залилась слезами и стала еще прекраснее.
– Прости меня, Холли, мою слабость!
– сказала она.
– Ведь я - женщина с ног до головы! Подумай об этом! Сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучимая воспоминанием о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого, если и проживешь еще 10000 лет. Наконец мой избавитель пришел, - тот, кого я ждала многие годы. В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен придти: моя мудрость не ошибается! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернется к жизни и ко мне!
Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.
XVIII. УЙДИ ПРОЧЬ, ЖЕНЩИНА!
С минуту длилась тишина. Лицо Аэши, погруженной в счастливый экстаз, напоминало теперь лицо ангела. Вдруг какая-то мысль поразила ее: лицо изменилось и утратило свое ангельское выражение.
– Я забыла, - произнесла она, - про эту женщину, Устану. Что, она служанка Калликрата, или…
Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.
– Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа Амахаггер!
– ответил я.
Лицо Аэши потемнело; она, очевидно, умела ревновать.
– Тогда конец!
– произнесла она.
– Эта женщина должна умереть!
– За что? За какое преступление?
– воскликнул я испуганно.
– Она невиновна ни в чем, и если любит Лео, то он сам захотел принять ее. Каков же ее грех?
– Право, Холли, ты просто глупец!
– ответила Аэша.
– Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!