Она
Шрифт:
– Видишь, Калликрат!
– произнесла Аэша.
– Это я убила тебя. Вместо жизни я дала тебе смерть. Я убила тебя из-за египтянки Аменартас, которую ты любил; ее я не могла убить, потому что она была сильнее меня. В раздражении и гневе я убила тебя и все эти долгие годы оплакивала свое преступление и ждала тебя! Теперь пусть труп превратится в прах: он не нужен более!
Аэша взяла со своего ложа большой стеклянный сосуд с ручками, наклонилась, тихо поцеловала холодное чело мертвеца, откупорила сосуд и начала лить из него какую-то жидкость на труп, стараясь, как я заметил, чтобы ни одна капля ее не попала на нас или на нее, потом остатки жидкости вылила на грудь и голову мертвого человека. Тотчас же показался пар, и пещера наполнилась удушливым дымом, который помешал нам увидеть что-либо. Послышался странный и
– Прах обратился в прах! Конец прошлому! Конец всему. Калликрат умер и возродился снова. Теперь ступайте и оставьте меня!
– произнесла Аэша.
– Спите, если можете. Я буду бодрствовать и думать, потому что завтра ночью мы уйдем отсюда!
Мы поклонились и ушли, когда же пришли в свое помещение, я заглянул к Джону, который ушел раньше. Он крепко спал, этот добрый, честный слуга, и я порадовался за него, так как его нервы, как у всех простых людей, были не особенно крепки и порядком расстроены от всех впечатлений этого ужасного дня. Когда мы очутились в нашей комнате, бедный Лео, все еще не успевший опомниться от ужасного зрелища, разразился гневом. Он освободился от влияния королевы, - и сознание вернулось к нему. Он вспомнил об убитой Устане, и, как буря, поднялись в нем угрызения совести и стыда. Лео проклинал себя, проклинал ту минуту, когда увидел письмена на сосуде, которые оказались правдивыми, проклинал свою слабость. Но Аэшу он не проклинал, да и кто осмелился бы проклинать такую женщину, как «Она»?
– Что мне делать, старый дружище?
– простонал он, положив голову на мое плечо в припадке отчаяния.
– Я допустил, чтобы Устану убили, и через пять минут целовал ее убийцу. Я - жалкий скот, но, право, не могу противиться ей, - голос его оборвался, - этой колдунье. Завтра будет то же самое, я навсегда в ее власти! Я продался в рабство, старый дружище, и «Она» возьмет мою душу!
Тут в первый раз я сказал ему, что сам находился не в лучшем положении, и Лео пожалел меня, быть может, потому, что не мог ревновать. Мы стали думать, как бы бежать отсюда, но скоро отбросили эту мысль и, честно говоря, не думаю, что кто-то из нас был в силах уйти от Аэши.
Что же Лео оставалось делать? Подчиниться власти таинственного существа, каким была Аэша? Но ведь это могло случиться с ним и в обыкновенном супружестве с простой женщиной. Но обыкновенная супруга не принесла бы ему такой чудной красоты, такой мудрости, такой власти над тайными силами природы, могущества, царской короны и бесконечной молодости - всего того, что могла дать Аэша, если говорила правду. Поэтому было понятно, что Лео, даже рассерженный и раскаивающийся, не согласится бежать от Аэши. И я полагаю, было бы глупо, если бы он согласился!
Больше двух часов просидели мы с Лео, беседуя о чудесных событиях. Происходящее казалось нам сном, сказкой. Кто мог подумать, что все написанное на сосуде окажется правдой!
XXII. ПРЕДЧУВСТВИЕ ДЖОНА
Было 9 часов утра, когда Джон пришел будить меня и обрадовался, найдя нас в постели живыми и бодрыми. Когда я сказал ему о трагической смерти Устаны, он еще больше обрадовался, что мы остались живы. Хоть он и не любил Устану, но пожалел ее. Обыкновенно она называла его «свиньей» по-арабски, он величал ее «шлюхой» по-английски. Но теперь все было забыто.
– Я хочу сказать вам кое-что, сэр, - произнес Джон, выслушав мой рассказ, - знаете, я думаю, что «Она» - это сам черт холостой! Аэндорская волшебница - дура перед ней, сэр! Это - страна дьяволов, сэр, а «Она» их госпожа. Я не смею надеяться, что мы когда-нибудь выберемся отсюда. Эта колдунья не выпустит из рук такого красивого молодого человека, как мистер Лео!
– Погоди, - возразил я, - она спасла ему жизнь!
– Да, и за это возьмет его душу! Она заколдует его. Разве хороший человек может жить среди людоедов? Но это - последняя страна, которую я вижу на земле. Прошлой ночью мне шился сон… Я видел моего покойного старика-отца, одетого во что-то вроде ночной рубашки,
с пучком травы в руке, собранной им по дороге из сада. «Джон!– сказал он мне тихо и торжественно, - Джон, время настало, но я не ожидал тебя увидеть в таком ужасном месте. Не хорошо было заставлять старого отца бежать сюда и оставлять его одного среди этих людей…»
– Правильно!
– подтвердил я.
– Конечно, сэр, правильно! Я знаю, уверен теперь, что этот раскаленный горшок не минует меня!
– ответил Джон печально.
– Отец сказал, что время мое пришло, и ушел, сказав, что мы увидимся с ним очень скоро; и я знаю, что не пройдет трех дней, как уйду к нему!
– Ну конечно!
– возразил я.
– Ты уверен, что умрешь, потому что видел во сне отца. Что же должно случиться с тем, кто увидит во сне свою мать?
– Ах, сэр, вы смеетесь надо мной, - сказал Джон, - но вы не знали моего отца. Он не любил шутить. Нет, сэр, он говорил правду, и я ничем не могу тут помочь!
– Глупости!
– проговорил я.
– Нет, сэр!
– печально ответил Джон глубоко убежденным тоном и ушел.
Нам принесли завтрак, пришел и Лео, который ходил гулять, чтобы освежить свои мысли, по его словам. Я был рад видеть и Лео, и Джона, потому что они рассеяли мои мрачные мысли. После завтрака мы снова пошли гулять, чтобы посмотреть, как работают в поле дикари. Курьезно было видеть, как этот угрюмый, дикий народ сеет в поле, и делали они это самым примитивным образом.
Когда мы вернулись, Биллали встретил нас, сообщив, что «Она» желает видеть чужеземцев. Мы тотчас же пошли к ней, правда, не без внутреннего содрогания.
Как обычно, немые слуги доложили о нас, и когда они ушли, Аэша сбросила свое газовое покрывало и приказала Лео обнять и поцеловать себя. Лео повиновался и сделал это с большим жаром и удовольствием, чем прежде. «Она» положила белую руку на его голову и посмотрела ему в глаза.
– Ты хотел бы знать, Калликрат, когда ты сможешь назвать меня своей, - произнесла Аэша, - и когда мы всецело будем принадлежать друг другу? Я скажу тебе. Во-первых, ты должен быть таким же, как я, не бессмертным, нет, но неподвластным разрушительной силе времени! Я не могу стать твоей супругой, потому что мы оба слишком различны между собой, и чрезмерный блеск моего существа может дурно влиять на тебя. Ты не в силах долго смотреть на меня, - твои глаза будут болеть, твои чувства притупятся, и мне придется закрываться от тебя! Слушай! Сегодня вечером, за час до заката солнца, мы уйдем отсюда, и завтра на рассвете, если все пойдет хорошо и я не забыла дороги, мы будем стоять у Утеса жизни, ты омоешься в огне жизни и выйдешь из него победоносным. Тогда, Калликрат, ты можешь называть меня своей женой, а я назову тебя своим супругом и господином!
Лео пробормотал что-то в ответ на это удивительное предложение. Аэша засмеялась над его смущением.
– И ты, Холли, также!
– продолжала она.
– Я сделаю это для тебя, и ты останешься вечно юным и сильным!
– Благодарю тебя, Аэша, - ответил я с достоинством, - но если в том странном месте, куда ты хочешь вести нас, можно избавиться от смерти, которая приходит за каждым человеком, - благодарю, мне не нужно этого! Мир не был так ласков ко мне, чтобы я хотел жить в нем долго! Земля - жестокосердая мать, она кормит детей своих камнями и утоляет их жажду горькой водой. Кому захочется продлить надолго свою жизнь? Кто захочет нести бремя воспоминаний о прошедшей любви, о прошлых печалях и скорбях, о мудрости, которая не дает утешения?
И как ни убеждала меня Аэша, я решительно отказался. Тогда она заговорила о другом.
– Теперь, - обратилась «Она» к Лео, - скажи мне, Калликрат, как ты нашел меня? Вчера ночью ты сказал, что мертвый Калликрат был твоим предком? Расскажи мне все подробно!
Лео рассказал ей удивительную историю ящика и амфоры. Аэша выслушала внимательно.
– Видишь, - обратилась она ко мне, - эта египтянка Аменартас, царственная дочь Нила, ненавидела меня также, как я ненавижу ее, и сама привела своего возлюбленного в мои объятья. Я убила его, а теперь он снова вернулся ко мне! Ты, мой Калликрат, захочешь ли мстить мне за свою прабабку? Вот, - продолжала она, опустившись к ногам Лео и открыв платье на груди, - ударь меня в сердце, кинжал у тебя под рукой, длинный и острый, отличный нож, чтобы убить такую женщину, как я. Убей же, убей меня!