Они устали

– Вот у меня дочь замуж вышла, родила ребенка. Скоро у зятя отсрочка заканчивается. Вчера в новостях показали, что там опять начинается непонятно что. Вы скажите нам, всем матерям…

– Воевать мы ни с кем не собираемся. Русские солдаты больше не будут погибать на Северном Кавказе.

У причала его ждал теплоход для дальнейшего путешествия по Волге. Зеленые волны бились о белый борт корабля, в Дагестане в это время начиналась вторая чеченская война, а в Москве принималось решение о его отставке. Хотя он успеет в этот день слетать в Дагестан. А потом в восемь часов утра его срочно вызовут в Кремль и велят освободить кабинет. По слухам он, набравшись смелости, обиженно спросит:

– За что?!

Потом он войдет в зал заседаний правительства. Вот это видела вся страна. Подвинет стул, собираясь сесть на место председателя, но неожиданно передумает, одернет пиджак, встанет прямо и с раздражением скажет:

– Садиться не буду, чтобы не засидеться. Буду стоя. Я вчера из Дагестана. Одно могу сказать. Ситуация тяжелая. Возможно, что мы потеряем Дагестан. Да, Николай Емельянович?

* * *

Он лениво потянулся и ущипнул сидевшую к нему спиной девушку, от чего она с воплем подскочила. Вынув изо рта и прилепив под столом жвачку, он спросил:

– Это что за овца?

– С той смены перевели. А что?

– А нашей козы белобрысой нет сегодня?

– Скользит.

Он вылез из подвала и тяжело вздохнул. Выпрямившись, седой бригадир Бреус вытирает тряпкой испачканные маслом руки.

– Дядя Саня, посиди с работягами!

– Какой я тебе дядя? Я старый, по-твоему?

– Нет, дядя Саня. Это просто у тебя голова седая.

– Я весь седой. И голова, и яйца. Слишком много они видели страшного.

Седой бригадир сел за стол и достал сигареты. Закурив, повертел в пальцах порванную резиновую прокладку и бросил на пол.

– Вы вот не знаете. А раньше при коммунистах горсть вот этих позорных сальничков самолетом привозили черте откуда. Лишь бы конвейер не встал. Если раньше главный конвейер стоял больше часа, сразу звонили в Москву. Любой вопрос решался.

– Зато сейчас он неделю будет стоять, никому до него дела нет. Никто даже не поинтересуется.

Сплюнув, молодой слесарь растер плевок подошвой ботинка и процедил сквозь зубы:

– Сейчас в Москве, наоборот, стараются задушить этот ВАЗ совсем. Вы заметили, как кто с Москвы приезжает, сразу зарплату платить нечем, денег ни на что нет. Кормить этих чертей.

– Вот был бы я сейчас в правительстве, я бы что сделал? – обвел всех взглядом Князев. – Взял бы весь бюджет и на полгода отдал бы его на оборону, восстановил бы армию такую, какая раньше была. Все равно все полгода как-нибудь проживут. Ты проживешь полгода? Все как-нибудь протянут. Зато нас во всем мире опять уважать будут.

– Взять Тихоокеанский флот, погрузить на него пьяных деревенских мужиков с вилами и отправить в Штаты!

– Раньше никто не смел против Союза тявкнуть, все боялись. А сейчас, как босяки, шляются по всяким валютным фондам, клянчат денег. А нам полмира должны.

В прореху расстегнутой рубашки видно, что на шее у него висит на толстой цепи большой крест. Тщательно показаны страдания распятого человека. Раны истощенного тела, мученически склоненная на грудь голова.

– Если в Штатах в какой-нибудь тюряге кофе холодный подадут на завтрак, там сразу бунт.

– Профсоюз американских урок, да? – он криво усмехнулся. – Типа «Единства» такая же беда?

– А чего ты смеешься? Так и есть.

– Раньше здесь нормальные люди работать не хотели. Вьетнамцев сюда завозили. А теперь моему сыну, который пять лет на инженера учился, чтобы простым рабочим сюда устроиться, мне надо было взятку дать. Превратили завод в мешок денег, из которого берут, сколько им надо. Ни производство, ни люди. Ничего им не нужно.

С крыши капает вода. В углу под ящиками монотонно стрекочет сверчок.

– Слышали, в дирекции с двадцатого этажа менеджер выбросился?

– Выкинули, скорее всего.

– Он три предсмертных записки написал.

– Не жалко. Там нормальных людей нет. Одни жулики.

– В Самаре вон на них только начали копать, они им УВД вместе с ФСБ спалили. Там пятьсот уголовных дел лежало на все заводское начальство. Теперь часовню рядом построили грехи замаливать.

– Там вроде приказ вышел, чтобы всем следователям дела по памяти восстанавливать.

– Как ты себе это представляешь? И кто там будет восстанавливать? Тебе говорят, что там всю контору спалили. Семьдесят человек сгорело!..

– Правильно делают, что спаивают русский народ. Если он трезвыми глазами вокруг посмотрит, то он от такой жизни вот этими руками все крушить и всех резать пойдет!

На столе лежали эти руки. Волосатые, мозолистые, обожженные, в веснушках, порезанные, без пальцев.

– На ВАЗе десять тысяч ИТР лишних. Мы их кормим, всю эту шлаебонь, а они думают, что они нас. На жизнь нам дают.

– Что ты сравниваешь себя с ними? – у него кровью налилось лицо, вспухли вены на горле. – Они кто такие? Я специалист, рабочий человек! А они кто? Перхоть подъяичная!

2.

Стоя на балконе, она смотрела на футбольное поле. Это был самый короткий путь, которым сын обычно возвращался из школы. Увидев его, идущего с тяжелым ранцем за спиной, она пошла на кухню и поставила миску с супом на плиту.

Когда Вера посадила его за стол, поставила перед ним тарелку, неожиданно раздался звонок. Взглянув на себя в зеркало, она пошла открывать общую железную дверь. Идя по длинному коридору, стараясь не наткнуться на коробки, мешки, велосипеды и санки, наставленные соседями возле своих дверей, она громко спросила:

– Кто стучится дверь моя?

Хлопнув дверями, уехал лифт. Люба грубым голосом грозно ответила:

– Свои!

Пройдя на кухню, Люба угостила мальчишку конфетами и ткнула его в бок острым ногтем.

– Вера, нужно, чтобы ты из отпуска пораньше вышла. А то все болеют, работать некому. Начальник меня сегодня специально пораньше отпустил, чтобы я к тебе съездила.

– Чем это они болеют? – недоверчиво спросила Вера.

– Да ну их! – Люба махнула рукой. – Не бери в голову. Я скажу, что ты не согласилась. Или тебя дома не было?

– Скажи, что я в деревне у матери.

– Скажу, что пришла, замок поцеловала и ушла.

– Или выйти? А то потом…

– Не переживай, ничего он тебе не сделает. Он все равно от нас уходит. У него заявление подписанное лежит.

– Куда?

– В лабораторию переводится. Будет теперь начальником спирта у них. По уничтожению спирта.

Проводив сына, они сели за стол. У Любы под блузкой тугие лямки лифчика продавливают полные плечи. Она громко восклицает и хлопает рукой по столу: