Они устали
Шрифт:
Мимо торопится, бежит смущенная девушка. В халате, старательно подогнанном ею под свою тонкую фигуру. Маленькая грудь, аккуратно пристегнутые шпильками волосы. Халат выше колен, голые крепкие ноги. Одной рукой придерживает распахивающиеся полы халата, другой прижимает к груди папку с документами. Когда она подбежала к будке мастеров, дверь перед ней широко распахнулась. Навстречу ей вышла ярко накрашенная девица. Покачивая бедрами, прошла в курилку. Подсев к мужчинам, толстыми порочными губами томно попросила закурить. Кто-то рядом свистнул, и она поморщилась:
– Эй, придурок!
Под лестницей в темноте сидят студенты. Оттуда доносятся вопли и хохот. Под одобрительное улюлюканье раздается крик:
– Сифа пошла! Фу! Держите сифу!
В углу за столом сидят три женщины. Закрыв руками уши, брюнетка читает книгу. Блондинка пьет чай с конфетами. А рыжая спит.
Хмуро озираясь, по пустому цеху медленно проходит начальник. Потом проходит переодетый в спецовку оперативник. Проводив его взглядом, двое быстро спустили в подвал контейнер с ворованными деталями. Между ними неожиданно вспыхивает драка. Победитель гордо удаляется, а побежденный садится на корточки. Задрав голову, вытирает кровь из разбитого носа.
В этот момент ярко вспыхнул свет и с нарастающим гулом загрохотало включенное оборудование. Вокруг все сразу загремело и засвистело. Из недоступных укромных мест стали появляться рабочие.
– О чем думаешь? «Вот приду домой, поем, палочку жене поставлю…»
– Ну их эти палочки! – испуганно отмахнулся он.
– Вот русский человек. После работы лишь бы до дивана доползти.
Стоя в трусах, они толкаются возле умывальников, сморкаются, моют лицо и руки хозяйственным мылом. Гудят краны, журчит и утекает вода.
– Слушай, гляди! У мордвина и чувашина сегодня выходной, и сразу все мыло на месте лежит.
Повесив полотенце, он озабоченно трогает себя за шею:
– У меня вот тут шишка вскочила и болит.
– У моего деда тоже так было перед смертью.
Он заправил рубашку в брюки и застегнул ремень. Посмотрел в зеркало и закрыл шкаф, повернулся и присвистнул:
– Ого, Пузырь Иванович! Какие у тебя ноги красивые! – удивился он, глядя на звезды у него на коленях. – А я и не замечал прежде. Это что означает?
– Означает глупость. По малолетке нанес.
– Нет, серьезно. Что значит?
Надев брюки, Пузырь неохотно ответил:
– Если дословно: «Не встану на колени перед мусорами».
– И что не вставал?
– Не ставили.
Распахнув стеклянные двери, с проходной вышла охранница в расстегнутом бушлате с пакетом в руках. Встав на крыльце, позвала собак и вывалила им из пакета. Лохматые псы начали толкаться и рычать. Лязгая клыками, схватывали со снега куски.
– Я вчера слышу, она стоит и отдувается: «Ох!.. Фу!..» Пожаловалась, что у стариков пот сильно воняет. У нас типа. А так, как она сама потеет, не дай бог пожелать никому. Я до сорока лет вообще не потела. А ты молодая пропотевшая вся от и до. Дезодорантом намажется, и то не перебивает. Вчера, как конь, вошла. На остановку шли следом за ней. Там не то, что потом. Псиной прет!
Дожидаясь автобусов, недавно пришедшие из армии двадцатилетние пацаны незатейливо заигрывают с тридцатилетними замужними женщинами со своей бригады.
Одна снисходительно вздыхает:– Ой, мальчик! Тебе сколько годиков? Чего расстегнутый? Застегнись, а то простудишься. Жалко тебя, маленького.
– Слышь, мать! Давай поваляемся?
– Слышь, ты, сынок… – томно начала говорить и вдруг завизжала, он начал валить ее в кусты: – Ты что сдурел совсем?!
Осторожно ступая по лежащим в луже доскам, Люба громко говорит идущим следом за ней:
– Она жалуется, что у нее теперь кухня стала маленькая. Это она мою не видела. У нее там можно йогой заниматься.
– Можно. Только с кем?
– Как с кем? С йогом!
На складном стуле сидит старик, играет на баяне незатейливую мелодию. Проходящие бросают ему мелочь в картонную коробку.
В автобус набились так тесно, что трудно повернуться. Мимо с воем сирены пронеслась милицейская машина.
– О, сват поехал за водкой. Где подешевле.
– Сегодня утром Вовку вдвоем на работу несли. Ты его не видел?
– Нет, я Шурке звонил. Мне Шурка сказал, что он не вавакает совсем. А что это он вдруг?
– Сегодня ведь годовщина Чернобыля. Его тогда в тот же день сразу через военкомат туда отправили, здесь еще никто не знал ничего. Он с тех пор каждый год отмечает. Это у него второй день рождения.
Склонив голову к сидящей рядом женщине, он с улыбкой шепчет ей на ухо. Она держит обеими руками сумки и пакеты, которые ей наложили подруги. Он пытается обнять ее, но она движением плеча стряхивает его руку и громко смеется:
– Отвянь, ты! Толстая твоя харя!
– Нет, ты что? – удивляется он. – Я сейчас похудел, похорошел.
– Да? Ах, ты, падла симпатичная!
За окном проносятся голые деревья. На их ветвях угрюмо сидят прилетевшие грачи.
– А новенькая у нас до того наглая! Даже Светка удивляется. Говорит: «Я тоже наглая, но эта вообще!» Совсем ничего делать не хочет. Работать за нее другие должны.
– А ее как зовут? Тоже Ленка? Слушай, у вас там столько Ленок развелось. Вас отстреливать пора…
Глядя в окно, часто нервно моргая, седой старик в шляпе неожиданно сказал:
– Из кожаного пистолета расстреливать.
– Как вам не стыдно?! – возмущенно упрекнули его. – Пожилой человек! Мысли свои при себе держите. Вокруг вас люди находятся.
Достав из кармана платок, сидящий старик обвел презрительным взглядом стоящих вокруг него людей и вытер мокрые губы трясущейся рукой.
Сунув руки в карманы, пинком открыв дверь, Рябчиков вошел в комнату отдыха. Сдвинув брови, грозно спросил:
– Чего вы сидите, упыри, вурдалаки! Работать кто за вас будет?
В него кинули грязную тряпку, к нему потянулось много рук. Смеясь, он выскочил и хлопнул дверью.
– Держи его!
Вернувшись, потирая выкрученное красное ухо, он подошел к столу. На газете лежит хлеб и копченое мясо. Взяв нож и отрезав кусок, Рябчиков скромно интересуется:
– А что за мясо? Кто угощает?
– Оленина. У нас охотник из отпуска вышел.
– Да? – спрашивает он недоверчиво. – Мне кажется, для оленины жирное слишком.