Они устали

– Ее тоже можно понять. Что она еще может сказать? – вздохнула Рая и поправила на носу очки. – Между нами, девочками, говоря. Ему, наверное, приспичило как раз в самый интересный момент.

– Да, конечно, никто и не сомневается. Она говорит, что он к ней на минутку забежал, а он перед тем, как к ней идти, машину на стоянку поставил. Врач говорит, что его можно было спасти, если бы она сразу скорую вызвала. А она скорее всего испугалась.

– А его здесь похоронили?

– А где?

– Мало ли! Может быть, он хотел, чтобы его на родину отправили?

– Он всю жизнь, считай, здесь прожил. Тем более, что ни с кем из родственников отношения не поддерживал. Они ведь все против были, чтобы он на русской женился.

Замолчав, женщины стали наблюдать, как прибежавший кот трется об их ноги. Когда Вера наклонилась погладить его, то он весь выгнулся, подставляя ей спину, взмахнул хвостом.

Рая взяла со стола колбасу и протянула ему, он ткнулся мордой в ее ладонь.

– Отощал весь. Тоже, поди, по бабам бегал, да?

Не обращая внимания на строгие слова, он молча съел, и снова уставился на нее вопросительно.

– Что смотришь? Уйди, больше не дам.

Переминаясь на мягких лапах, кот тянул носом воздух, а потом проворно вспрыгнул ей на колени.

– Пошел ты в каку! Шустрый какой! – возмущенно воскликнула Рая и сбросила его на пол.

– А мы своего кота в деревню отправили… – вздохнула Ксюша. – Он у нас культурный до ужаса. Серет строго на бабушкиной кровати.

3.

Хрустит снег под ногами. В темноте все молча идут к проходной после смены. Вышли под свет фонаря и сразу увидели:

– Эй! Александр Петрович, а ты чего весь грязный? Где падал?

Наклонившись, Бреус зачерпнул из сугроба горсть снега. Потом вытер платком руки и сказал укоризненно:

– А воспитанные люди делают вид, что не замечают такие вещи… – он теплыми руками помял холодные уши. – Вчера в баню ходил. Шапку потерял.

– Я и гляжу, чего это ты в шляпе?

Неожиданно поскользнувшись, Бреус стал падать на спину. Его сзади подхватили сразу несколько рук и поставили на ноги. Повернувшись, он двумя пальцами приподнял шляпу и хмуро поклонился:

– Благодарю вас.

– Шагай аккуратно, дядя Саня! А то сейчас последнюю шляпу потеряешь.

– Александр Петрович! – громко раздался из темноты насмешливый женский голос. – Ты чего в шляпе? Жарко?

– Раечка! Это я с мужем твоим поменялся… – отворачиваясь от ветра, откликнулся он. – Я ему шапку подарил, он мне ключи от вашей квартиры отдал.

– А у нас там брать нечего. Ни денег, ни выпить нечего.

– Я знаю, я пожалел сто раз, что согласился. Главное, он меня сам предупреждал: «У меня, говорит, в квартире ничего нет. Одна жена, и та старая…»

Когда они позже случайно оказались одни в стороне от всех, она выговаривала ему с укором:

– Шляпа от первой жены осталась? Это она заботилась, чтобы ты всегда хорошо выглядел. Модные вещи тебе покупала. А новой жене чего надо? Только чтобы деньги приносил? Ходишь, как кот помойный. Прости меня, Саша, но какой ты все-таки… У меня просто нет слов. Я все понимаю, тяжело тебе. Но такую женщину променял на черт знает что.

Зима. Холод. Ночь. Горят огни завода. Над толпой поднимается пар. За стеклянными дверями проходной выстроилась охрана. В томительном ожидании все тихо разговаривают:

– Ты к Новому году готовишься? Подарок жене купил?

– Не хера морду баловать. Какие сейчас могут быть подарки? Это раньше не достать было. А сейчас подарки на любом углу, были бы дрожжи.

– Этого дурачка с высокой зоны совсем не видно последнее время. Он зимой поспокойнее, да? Не так дуркует.

– Вчера только по цеху пробегал. Язык всем показывал.

– Да? Может, потепление было?

В черном небе ярко светит полная Луна. На ней видны темные пятна морей и океанов. Очертания мифического лунного зайца.

– Ох, и напирают сзади! – ворчит сверху мужской голос.

– Холодно, вот и жмемся! – игриво отвечают внизу женщины.

Все с нетерпением смотрят на электронные часы. Ждут контрольное время.

– Двери открывайте, а то сломаем! – заранее предупреждают охрану из толпы.

– Возьмешь себе. Нужна дверь на даче? – сердито ворчит охранник.

– Такая не нужна. Здесь дверь больше, чем моя дача.

На табло сменились зеленые цифры. Охранники отодвинули засовы и поспешно отошли в сторону. Во все распахнувшиеся двери вломилась толпа. Толкаясь, перескакивают через турникеты и бегут к автобусам занимать сидячие места. Качая головой, прижатый к стене охранник привычно изумился:

– Эх, и дурдом!

* * *

У него раздутое лицо, которое похоже на маску. Лишь моргают маленькие заплывшие глаза и шевелятся губы. Гладко уложены белые волосы. Он сидит прямо и неподвижно. Его руки лежат на столе, он прячет изуродованную левую кисть, на которой отсутствуют пальцы.

– Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных слов, чем говорю обычно. Я хочу попросить у вас прощения.

Он едва сдерживает подступившие слезы, когда дрогнувшим голосом произносит:

– Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания. Что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи.

Хлопок вылетевшей пробки. Из зеленой бутылки побежала пена. Торжественный бой часов и звон хрустальных бокалов. За окном взрываются петарды, раздаются радостные крики, в небе рассыпаются огни салюта.

Сидя за праздничным столом, Люба чистит апельсин и раздраженно говорит:

– Ладно, успокойся со своим Ельциным. Чего ты возмущаешься? Я тоже ни одному его слову не верю, но и что дальше? Он у тебя прощение за все попросил.

– И что? Он больше ничего не должен?

– А что тебе еще? Он теперь обычный пенсионер. Он тебе сам сказал: «Я устал, я ухожу». Встал и ушел. Что тебе еще надо?

– Раньше надо было… – тихо проворчал он.

– Ох! – кисло скривилась Люба, сплевывая в ладонь косточки. – Ты прямо, как этот… Не он, так другой. Ты думаешь, при другом тебе лучше жилось бы? Простой человек как был… Ты думаешь, этот лучше будет?