Опасная любовь командора
Шрифт:
Всех гражданских вывезли из авиачасти ещё в день атаки, и на авиабазе осталась только одна женщина — Аделина.
Кеммер морально готовился к предстоящему разговору всю прошедшую ночь. Понимал, насколько тяжёлым он станет, но не позволил сочувствию влиять на его решения.
— Ты вызывал? — гарцель постучалась в открытую дверь, и он кивнул, стоя напротив окна.
— Проходи.
Она вошла, настороженно посмотрела на командора и замерла по стойке смирно у его стола.
Казалось, будто это абсолютно другая девушка. Не та, что переступила порог его кабинета с назначением в руке всего три недели назад. Эта носила брюки, сапоги до колена и синий фартук поверх чужой мужской рубашки с закатанными до локтей рукавами. Неслыханная дерзость, в Кербенне за подобное
Кеммер тяжело вздохнул, понимая, что пауза не может длиться вечно.
— Весь вспомогательный персонал эвакуирован, — наконец сказал он.
— Я знаю, — не отрывая взгляда от глаз командора, сказала Аделина.
— В лазарете никого не осталось?
— Нет. Медблок тоже приведён в порядок. Всех раненых кантрадами я отправила в тот госпиталь, о котором ты говорил. На экспериментальное лечение. Остальные давно на ногах.
— Хорошо. Ты отлично справилась с обязанностями целительницы, — похвалил он, и Аделина резко втянула воздух ноздрями, а потом, видимо, расслабилась и даже воодушевилась.
— Спасибо. Я старалась.
— Я знаю, — кивнул командор, а потом решил, что тянуть больше нет смысла: — Я хочу, чтобы ты подала рапорт об увольнении и уехала из части.
— Что? — широко распахнула и без того большие глаза Аделина. — Но ты же сам только что сказал…
— Здесь стало слишком опасно. Я настаивал на том, чтобы нас эвакуировали, но министр решил для начала залить все норы бетоном и посмотреть, что будет дальше. Пока всё тихо, и единственное, чего мне удалось добиться — это увольнительных отпусков для всех на полнолунную неделю, с тридцатого до тридцать шестого числа. Мне тоже необходимо будет уехать, некоторые семейные проблемы требуют срочного присутствия. В части останется лишь пара десятков добровольцев под руководством зама по лётной части, полковника Короналя. Они будут дежурить прямо в маголётах, чтобы в случае нового прорыва сразу подняться в воздух.
— Почему император не хочет эвакуировать часть?
— Потому что безопасного места больше нет нигде. Синклит пока заседает. Мне прислали проект усиления гарнизонных построек и штаба. Работы начнутся уже завтра. Авиачасть не так просто перенести и расквартировать где-то в другом месте, но суть даже не в этом. Император и министр исходят из позиции, что куда бы эскадрилью ни перенесли, опасность нападения за пределами Разлома всё равно сохранится. Поэтому лучше усилить нашу часть пехотой и сделать укрепления тех построек, что уже имеются. В чём-то я с ними согласен, просто опасаюсь за своих людей — мы все теперь словно на огромном пикнике для тварей. И отнюдь не в качестве гостей.
— Так почему ты хочешь, чтобы я подала рапорт? Тебе понадобятся целители, — нервно сглотнула гарцель.
— Безусловно. Когда ты подашь рапорт, я потребую прислать несколько магов с реальным боевым опытом.
— Я не понимаю…
— Аделина, посмотри, — командор накрыл ладонями два разных документа, лежащих на столе рядом друг с другом. — Вот тут слева рапорт о твоём отказе выполнять мои прямые приказы в условиях боевой обстановки. Справа — благодарственное письмо за то, что во время боя ты приняла на себя управление маголётом, а затем организовала медпомощь всем пострадавшим. Первое тянет на Трибунал. Я приказал пять раз, прежде чем ты исполнила мой приказ. Мне пришлось тебя уговаривать. Это… неприемлемо, Аделина. За время промедления внизу гибли люди, противник наращивал численность, а также почти никто не обеспечивал прикрытие с воздуха. Как человек, я понимаю твой шок от первого боя, твоё нежелание оставлять лейтенанта Мервела, твоё стремление помочь ему. Но, как командор, я не приемлю подчинённых, которые отказываются выполнять приказы. Это военное преступление, за которым должно следовать очень жёсткое наказание.
Широко распахнутые глаза Аделины увлажнились и казались огромными голубыми эвклазами. Она стояла
молча, абсолютно потерянная и разбитая словами Кеммера. Губы мелко дрожали, и слёзы должны были вот-вот заструиться по щекам.— Пожалуйста, не надо… Я понимаю, о чём ты говоришь, понимаю важность приказов.
— Нет, не понимаешь. Ты с самого начала отнеслась к службе так, будто это игра в работу, где достаточно красиво расставить баночки в шкафах, а все слова, которые говорю я, можно просто пропускать мимо ушей. Ты порой вела себя так, будто меня назначили командором по ошибке, а вся моя роль заключается лишь в том, чтобы досаждать лично тебе. И я дал слабину. Пошёл на уступки, на которые не стоило идти. Постарался договориться, объяснял приказы, взывал к твоему пониманию вместо того, чтобы влепить тебе пару дней карцера на одной воде, а потом повторять до тех пор, пока ты раз и навсегда не отучишься перечить. Я позволил тебе не ходить на зарядку, хотя видел, что она необходима. Это моя ошибка и ответственность. Никогда, ни одному из подчинённых я не позволял столько вольностей, сколько тебе, и даже сейчас я не могу отчитать тебя так, как того заслуживает твой проступок, потому что ты плачешь, а я чувствую себя подонком!
Кеммер шагнул к окну, положил сжатые в кулаки руки на подоконник и несколько раз вздохнул, укрощая свой гнев. Он понимал, что злился не только на Аделину, а на всю эту ситуацию. Он начал принимать её слишком близко к сердцу.
Вот драконово дерьмо!
Вместо того чтобы просто уволить гарцеля за неподчинение с занесением в личное дело, он хотел дать ей выбор. Уйти самой, сохранить лицо, забрать грамоту и устроиться помощницей гарцеля в какой-нибудь госпиталь, более защищённый и приспособленный к прорывам. А ещё лучше — вернуться в Кербенн.
Была и ещё одна причина, по которой Кеммер хотел избавиться от Аделины. Их отношения становились слишком личными, и это начало вредить его суждениям. К тому же командор понимал, что случись другой прорыв, он в первую очередь кинется спасать её и будет до конца прикрывать и защищать даже в ущерб боевым задачам.
Именно поэтому нельзя было оставлять её в части. Но признаться в истинных мотивах Кеммер был не готов, а ещё понимал, что Аделина как-то исхитрилась научиться манипулировать им так, что он даже не всегда это замечал.
Их отношения вышли далеко за пределы служебных. Он мог сколько угодно делать вид, что это не так, но факт оставался фактом: за четыре года службы в должности командора он никому не дарил одеял и ковров, ни с кем не пил отвар перед сном и никому ничего не объяснял. А ещё не любовался тем, как кто-то смеётся, как изящно размешивает в кружке мёд или недовольно фыркает, если что-то не получается.
Кеммер сам очутился в ловушке, от которой хотел уберечь подчинённых, и теперь ему оставалось только одно: обезопасить Аделину и заодно пресечь дальнейшее развитие непрошенных чувств.
— Пожалуйста, не надо, — всхлипнув, прошептала гарцель. — Мне нужна эта работа. Очень нужна!
— Ты можешь забрать грамоту и подать рапорт на перевод в другую часть. Я его поддержу. Как целитель ты действительно хороша, — тихо ответил он. — И тогда случившееся в маголёте останется между нами. Даю слово.
— Кеммер, я понимаю, что была неправа. Прости, — утёрла она слёзы. — Я обещаю больше так не поступать и исполнять твои приказы сразу же. Честно!
Стараясь сохранить спокойное выражение лица, он ответил:
— Не понимаю, почему ты так цепляешься за эту должность. Неужели в столичных клиниках нет вакансий? К чему тебе служба у Разлома? Здесь слишком много грязи, боли, крови и опасностей. Возвращайся в город и устраивай жизнь там. Женщинам вообще не место на войне.
— Кеммер, посмотри правде в глаза! Какую жизнь я могу устроить? Я проклята, у меня нет никакого будущего. Я не могу выйти замуж, не могу стать матерью! — отчаянно всхлипнула гарцель. — Через несколько лет мы все лишимся дома, и я даже не знаю, что будет тогда. Мне нужна эта работа, и я понимаю, что она опасна. Зато если я погибну при исполнении, семье хотя бы заплатят компенсацию, — едва слышно закончила она.