Опасная обочина

Последний аргумент окончательно убедил дядю Васю: он вернул Эдику путевку и опустил на воротах цепь.

Баранчук врубил скорость, и они выехали за ворота. Ощущение легкости и свободы овладело Эдиком, как всегда в начале смены. Он знал, что Жоре очень хочется пива, но был искренне потрясен и чуть не выронил руль, когда Жора, доселе мрачно молчавший, вдруг яростно заорал какие-то слова, оказавшиеся впоследствии стихами. Слова были такие:

Р-ревут мотор-р-ы. Почки р-рвутся! Глушители поют аккор-р-рд!

Ночной механик закончил декламацию, воздух в салоне еще дрожал. Он щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.

— Вот тут напечатано, — сообщил он.

— Неужто твои? — искренне удивился Эдик. Жора усмехнулся.

— Нравятся?

Эдуард дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.

— Нет, не мои, — сказал Жора. — Нашего водителя из третьей колонны.

— А что за газета? — просто так спросил Баранчук.

— Не газета это, — поучительно прогудел Жора, — а наша многотиражка. Лещ в ней…

Вскоре они подъехали к рынку. У входа в пивзал утренняя толпа восторженно и почтительно приветствовала Жору, уважая в нем признанного лидера.

Механик покинул салон «Волги», и можно было приступить к работе. Эдик постоял немного у пивнушки, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. «Сливки» ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. «В центр, — решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, — возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь…»

Он очень скоро вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир — Жора, невозмутимый и терпеливый. «Не запер я ее, что ли? — подумал Эдик с горечью. — Теперь катай его, черт побери…»

— Жора, я машину… не закрыл?

— Почему же, — басовито отозвался Жора, — закрыл…

Помолчал и с пивной сытостью добавил.

— В Химки поедем. За деньги, — он с легкостью повернулся и озорно заглянул Эдику в глаза. — Не волнуйся, корешок, могу вперед…

В парке не было замка, крючка, задвижки, вообще чего-нибудь такого, чего бы Жора не открыл.

Путь предстоял неблизкий, но Баранчуку жадность была несвойственна.

— Жора, я могу и бесплатно, — сказал Эдик, вспомнив злополучный рубль. — Меня самого сегодня бесплатно подвезли… Совсем незнакомый водитель.

— Дудки, — сказал Жора, — тебе бесплатно еще рано. Вот станешь мастером, заведешь дела…

— Вот еще! Какие дела? У меня дел не будет, Жора.

Механик усмехнулся.

— Ишь ты чистюля какой! Будут дела. Не захочешь, а будут. Это, брат, такси… Нервы, риск, деньги. Знаешь, кто в этом городе больше всех рискует? Милиция да таксисты. Вот так-то.

Эдик промолчал, и ночной механик продолжал развивать мысль.

— Вот милиция, ей на роду написано, у них работа такая. А у нас? Тоже почти такая.

Здесь уже Баранчук не выдержал.

— Ну ты даешь! Такая! Где она такая?

Предстоял разговор. Жора закурил, развернулся к молодому водителю, облокотился поудобнее. Нелегкое это дело — передавать опыт.

— Эдуард, вот ты, к примеру, ночью работаешь? А?

— Работаю…

— Ты и представь: садятся к тебе двое мужиков. Чтобы водкой пахло — ни-ни… Сажаешь ведь?

— Допустим, сажаю…

— Ага!

Механик с видимым наслаждением затянулся. Ощущая себя сподвижником Макаренко, он в лучших традициях педагогики сбил пепел одним движением мизинца и продолжал:

— Таким образом, твои пассажиры рассредоточиваются: один садится впереди, другой — сзади. Маршрут — дачный поселок Солнечный, по-старому деревня Фирюлевка. Километров эдак двадцать за кольцевую, однако в пределах, допустимых инструкцией, везти обязан. Везешь? Или нет?

Эдик пока подвоха не чувствовал:

— Везу…

— Вот и зря! А я не везу, — и Жора одним элегантным движением с силой выщелкивает окурок в ветровичок — навстречу потоку воздуха. — Не везу, — продолжает он, — потому что чувствую: не тот это пассажир. И не повезу ни за какие коврижки, потому что мой внутренний голос, понимаешь, говорит мне: «Не вези, Жора, худо будет». А внутренний голос у меня не алики-эдики, не салага то есть, извини, Эдуард, но в одном таксомоторе двадцать лет пашет, знает, что почем и что к чему… Так вот.

Эдик уже представил себе молодого Жору: прическа «полубокс», кепочка-восьмиклинка, брюки от колена шире некуда, на ногах белый парусин, стоит себе, опершись о «Победу» с шашечками, курит «Герцеговину флор». И музыка из старинного репродуктора со столба подходящая, что-то вроде «Компарситы» или «Брызг шампанского». Тут-то к нему и подходят двое: мордатые, с фиксами, руки по плечо в наколках — сразу видно кто…

— Раньше-то, может, еще бы и повез, — из далекой реальности доносится басовитый речитатив Жоры, — а теперь и просить не надо, ясное дело — не повезу.

…Но тот Жора — молодой и неопытный — везет. Он галантно распахивает дверцу перед двумя мордоворотами и чуть ли не со слезами на глазах усаживает их в авто. И все это так выразительно, ну словно в немом кино…

— А то ведь как может быть, — продолжает Жора. — Тот, что сзади, приготовил удавочку из тонкой лески. А передний рядом с тобой тоже не зря: перехватит руль в случае чего и машину остановит. Заехали в темное место, р-раз и — кранты, сливай воду…

Монолог утомил Жору.

— И из-за чего? — с горечью заканчивает он. — В кассе-то больше тридцатки не наберется — копейки…

Разбушевавшееся воображение Эдика уже рисует трагический финал этой истории. В могучих лапищах одного из амбалов появляется катушка от спиннинга. Отмотав изрядный конец, он делает лицо, как у Германа в «Пиковой даме», и приближается к переднему сиденью, где молодой красавец Жора о чем-то весело щебечет с передним пассажиром. Р-раз — и голова Жоры валится на грудь как подкошенная, в лице ни кровинки. Злодеи бросаются к нему и начинают бешено выворачивать карманы — пусто. Тогда один из них, вздрогнув от озарившей его догадки, срывает с Жоры белый парусиновый туфель и, торжествуя, высыпает себе на ладонь горсть тусклых однокопеечных монет…