Опасная обочина

— Уважаете старика?

— Безусловно. Буду краток — не хочу надолго занимать ваше внимание. Итак, некоторое время назад, в редакцию пришло письмо, надо сказать, любопытное письмо, вызывающее на размышления.

— Я-то здесь при чем? — перебил Стародубцев.

— Вы лично ни при чем. Позвольте мне досказать. Это письмо оказалось анонимным, хотя есть инициалы, а это для нас уже кое-что. Из письма вытекают еще некоторые подробности, имеющие значение для установления личности автора. Например, совершенно достоверно то, что писавшему двадцать четыре года. Известно также, что он работает водителем в одной из линейных механизированных колонн на вашей стройке. Вот, пожалуй, и все, что нам известно. Моя задача: отыскать этого водителя.

— Ну, дорогой мой, — усмехнулся Стародубцев, переходя на «ты», — эдак ты состаришься, и превратишься в прах, разыскивая по такой схеме человека. Известно ли тебе, сколько этих самых мехколонн на всей трассе? От начала и до конца? Вижу, что не знаешь. Я и сам точно не знаю. А вот то, что очень много, гарантию даю. Где уж тут найти человека?! А этот инкогнито и вовсе без фамилии. Нет, не берусь я тебе давать советы. Хотя один могу дать: ехал бы ты домой да занялся делом.

Несмотря на относительную молодость собеседника Стародубцева, его нельзя было упрекнуть в отсутствии здравого логичного мышления и профессиональной цепкости: он ждал такого поворота и конечно же подготовился к нему. Первый удар, нанесенный Стародубцеву, был легким, но и парировать его не имело смысла: он попал в цель.

— Это письмо, полученное нами в редакции, — с обезоруживающей негромкой твердостью произнес Смирницкий, — отправлено из отделения связи, обслуживающего три механизированные колонны. В том числе и вашу, Виктор Васильевич.

— Что же из того? — не слишком бодро возразил Стародубцев. — Что из этого следует?

— Из этого следует то, товарищ начальник сто тридцать первой колонны, — так же негромко, но веско сказал, как отпечатал, Смирницкий, — что в двух других — пятьдесят седьмой и сто двадцать второй — я уже был. Ни в той, ни в другой даже близко похожих нет.

Стародубцев потер переносицу и досадливо крякнул: этот жест и сопутствующее ему звуковое сопровождение означали пусть и не крайнюю, но все же высокую степень растерянности «товарища начальника», хотя, с другой стороны, растерянным гвардии полковника в отставке никто никогда не видел.

Никто… но Смирницкий все же почувствовал слабину в обороне противника и удвоил усилия.

— Я, конечно, понимаю, Виктор Васильевич, что нахожусь на чужой территории, — чуть улыбнувшись, проговорил он, — но давайте будем принципиальными, давайте вместе найдем этого прячущегося за инициалы водителя. Он ведь мог и подписаться полностью… будучи уверенным в своей правоте. Вы-то как считаете, а?

Стародубцев по старой привычке сцепил на столе крупные и сильные руки.

— А что мне считать? — пошевелил он усами. — Вы-то сами уверены, что этот писака находится в моей колонне? Есть у вас такая уверенность?

Смирницкий не был уверен: он дипломатично умолчал о том, что инициалы могут быть вымышленные. Нет, он не был уверен, но вслух убежденно заявил:

— Уверен, Виктор Васильевич. Уверен.

Стародубцев тяжело вздохнул:

— Только кляузника мне и не хватало…

Тут-то Смирницкий выказал живейший протест.

— Что вы, Виктор Васильевич! Вовсе он никакой не склочник. Этот парень, по всей вероятности, хороший, честный и даже мужественный человек. Да я в этом больше чем уверен… А вот то, что разуверился он в людях, в доброте, в бескорыстии их, это вполне возможно. Знаете, как это бывает, — заблудился в собственных мыслях, зачерствел душой, а может, кто и обидел. Всякое в жизни бывает, не мне вам об этом говорить. А то, что он не склочник, — гарантирую. Вы просто не так меня поняли.

Стародубцев снова почувствовал себя «в седле». Такой поворот существенно менял дело и не угрожал чести сто тридцать первой колонны. Однако он никак не мог взять в толк, чего же добивается этот москвич, если искомый безвестный водитель не аморальный элемент. Зачем же его тогда искать? Мало ли у кого какие мысли.

Смирницкий выжидающе смотрел на Стародубцева, давно уже догадавшись, что тот терпеть не может журналистов. А Стародубцев смотрел на Смирницкого и думал о том, что уже не питает неприязни к этому профессионально настойчивому парняге, чем-то тот подкупал сердце видавшего виды старого вояки. И все же Виктор Васильевич задавил в себе зарождающуюся симпатию, справедливо полагая, что от журналистов можно всего ожидать.

«Вот он, сидит паинька-умница, — тоскливо думал начальник колонны. — Мягко стелет, а потом ославит на всю страну, людям в глаза смотреть будет стыдно. Гнать бы его отсюда к чертовой матери, так нельзя, Трубников, видите ли, одобрил».

Но Стародубцев, когда хочет, тоже может быть дипломатом, и неплохим, а потому, изобразив крайнюю степень радушия, произнес совсем не то, о чем думал.

— Все-таки одного я не пойму, — сказал Стародубцев, — стоило ли из-за какой-то паршивой анонимки тащиться за семь верст киселя хлебать? Командировка, чай, сотни три, а то и четыре потянет, денежки-то государственные, их, между прочим, с умом надо тратить.

Смирницкий лукаво улыбнулся:

— А я слышал, что северные люди к деньгам просто относятся. Не скопидомы.

— Так то к своим… А вот народные беречь надо. Неужто в редакции поинтереснее письма не нашлось, как говорится, с подписью и печатью? Пишут же вам, поди, со всех концов страны, а вы… анонимку выбрали. Вот чем, милый друг, ты это объяснишь?

— Тема, — коротко обронил Смирницкий.

— Что-что? — подивился Стародубцев — Тема, говоришь? Так этих тем навалом вокруг. Я тебе этих тем сейчас могу сам десяток-другой накидать, только успевай записывать.

Смирницкий грустно покачал головой.

— К сожалению, вы ошибаетесь, Виктор Васильевич. Хорошая тема — редкость. Ее иной раз годами искать приходится, горы переворачивать. И везет далеко не каждому.

— Считаешь, тебе повезло?

— Считаю.

— Письмо с собой?

— С собой.

Стародубцев стал шарить по столешнице, осторожно приподнимая бумаги.

— Ч-черт, очки задевал куда-то… Всегда так: когда срочно надо, ничего не отыщешь.

— Я вам прочту. Вот, послушайте, что он пишет: «Уважаемая редакция и главный редактор! Пишет вам один шофер…» Ну, здесь можно пропустить.

— Нет уж, — потребовал Стародубцев, — ничего пропускать не надо, давай все как есть.

И Смирницкий стал читать «все как есть». Он только выделил голосом то место, которое считал главным, которое, по его мнению, могло стать Темой:

— «…А никаких подвигов в жизни не бывает. По крайней мере, в мирное время. Это вы, писаки, всю жизнь пудрите мозги мальчикам и девочкам, дескать, край света, романтика. Так если романтика здесь, а там у вас ее нет, почему же вас среди нас не видно? Или вам она не нужна?