Опасное положение

Я погладила живот, в котором располагался источник давления

К тому же мне ничего не приснилось, тоже фактор. Там, наверху у меня серьезные покровители, перед важными событиями всегда что-то снится. А сегодня я спала как сурок без вещих снов. Значит «что»? Значит у нас простой тренировочный день, не вижу причин для волнений.

В общем, меня ничего не беспокоило. На месте не сиделось, так что я ходила и впитывала в себя красоту.

В наших горах похолодало настолько, что каждую веточку каждого дерева обильно покрыл густой белоснежный иней. И мороз поднялся трескучий, хватал, щипал за щеки. Кажется, даже птицы летали, похрустывая крыльями. Думалось, что собственное дыхание на лету вот-вот замерзнет, да и осыпется вниз тоненькой узорчатой льдинкой.

Я остановилась и, схватившись за черную шерсть, прикрыла глаза. Живот опять заболел. Одновременно к груди подступила тошнота. Кора подняла уши и вопросительно фыркнула мне в живот, словно задавая вопрос: «Это чего с тобой, хозяйка?». Она чувствовала мои ощущения, беспокойно ворча каждый раз.

— Похоже та голубая икра... — с трудом произнесла, и меня стошнило.

«Разумеется, икра!»

Сразу стало легче.

Я немного поела снег и вернулась домой довольно бодрой. Солнце улыбалось ослепительно ярко, а небо распростерлось над горами бесконечной океанской гладью без единого облачка. Чудный день!

На кухне царил хаос. Заботливо укутав чайник в теплую грелку, чтобы не остыл, Джа ходила по кухне, методично распахивая дверцы шкафов, открывая пробки бутылок, крышки банок...

Присев на стул, я переждала очередной спазм и налила себе чаю, следя за неугомонной черной фигурой в вязаной шали. Наклонившись и что-то неразборчиво бормоча, Джа развязывала полотняный мешок с крупой. По вороньим обычаям в доме, где рожают, не должно быть ничего закрытого и завязанного.

«Как бы она шаль не начала распускать...»

— Кстати, я ещё не рожаю, — непринужденно уведомила, грея ладони о теплую керамическую кружку с такими чудными пупырышками, которые свидетельствовали о том, что эту кружку когда-то сделали чьи-то добрые руки.

— Угу, — буркнула Джа, развязывая мешок с семечками. — Кашу варить?

Скептически посмотрела на бабушку.

— Нет... Я не скоро проголодаюсь, — вздохнула, вспомнив про наш вчерашний обед. — Ты пробовала голубую икру?

— Я не ем рыбьи яица. Тем более голубые, — презрительно хмыкнула Джа, начав открывать свои бесконечные бутылки с настойками. Подперев голову рукой, я наблюдала за крючковатыми ловкими пальцами. На каждом сантиметре истончившейся от времени кожи сидела морщинка.

Джа была Наяру больше, чем бабкой — прапрабабкой, которая ухитрилась пережить всю остальную родню. У моего Ворона родственников толком и не было: отец с матерью ушли в последний полет рано, а он у них был единственным. С оставшейся дальней родней Яр отношения не поддерживал. Всеведущие не особенно общительны.

— Тоже недалекая в молодости была, — Джа заговорила как всегда с полуслова, будто продолжала беседу. — С рассвета, помню, началось, а я не хотела, боялась до жути. Всё думала, авось пройдет, виду не показывала. Так до вечера и дотянула, муж мой в отлете был. Вернулся, а я, дура, лежу и одеяло в рот пхаю, чтобы не беспокоить его. Не охать уже не могла.

Она скрипуче расхохоталась, вспоминая, я тоже улыбнулась, поняв, что Джа рассказывает мне о своих родах.

Нет, ну я не такая.

— Он-то сразу понял, пальцем у виска покрутил, давай повитух вызывать. Те еле успели.

— А твой муж помогал? Был при рождении? — заинтересовалась.

Джа поджала губы.

— Всё свое гнешь... У нас иной Порядок. Рожать — дело женское. Мужчины к нему не подпускаются, чтобы не помешали, не напугали, женскую силу своей не перебили. Вороны крыло держат, защищают, охраняют. У каждого дело свое. Да и не надо им наше видеть, — она помолчала и усмехнулась. — Мало ли, упадет чего...

Я фыркнула, окончательно осознавая, что Яра на роды вряд ли заманю. Всплывают иногда у нас неожиданные различия в менталитете... Джа продолжала, как ни в чем не бывало:

— ...прилетели бабы, а я уже готовенькая концы отдать. Те скорей давай песни петь, да меня по углам водить. А у меня уже и ножки не ходют, под руки потащили. Ну потом разродилась кое-как.

Вспомнив про песни, я вздохнула. Джа смешливо глянула на меня.

— Песни поют, чтобы успокоить, да настроить, глупая. Не замечала что ли эффекту? Поешь печальные песни — печалишься. Поешь веселые — веселишься. А родовые будут петь — будешь рожать.

На такое заявление у меня возражений не нашлось.

«Логично», — подумала, ощущая, как повышается моя лояльность.

— Ты волосы то распусти, — ворчливо добавила Джа, оглядев мой традиционный хвост.

Не споря, сняла заколку, положила на стол. Заколка была в виде крыла, Яр подарил. Погладив золотые завитки пальцем, улыбнулась.

«А если правда, значит сегодня или завтра я уже встречусь со своим вороноскорпионом или скорпионовороном, мальчиком или девочкой? Возьму на руки?»

От этой мысли неожиданно стало не страшно, а радостно. Я ведь уже очень люблю и хочу увидеться. Когда же я перестала бояться? Кажется, где-то между слезами. Любовь сильнее страха, желание встречи — тоже сильнее. А еще я устала быть беременной и тяжелой.

Хлопнула дверь.

«Прилетели, значит...»

Я степенно развернулась, когда на кухню стремительно вошёл серьезный Наяр, а вслед за ним серой тенью скользнула... Эурасса?!

— Миса?! — полурадостно, полуозадаченно вопросила я, от неожиданности поднимаясь, и перевела глаза на мужа. — Яр?!

— Как ты? — лаконично спрашивая, он быстро приложил пальцы ко лбу, оценивая температуру, а затем к шее. «Ты несколько раз о ней говорила, не хотела других. Я решил, пусть будет по-твоему», — мысленно пояснил, слушая пульс. Прижалась щекой к мундиру.

«Самый лучший».

Как назло живот опять прихватило да так, что я невольно съежилась. В ту же же секунду Яр подхватил меня на руки. Глаза всеведущего почернели до той самой демонической тьмы, которая свидетельствовала о том, что он все видит, все слышит, все чувствует и больше ни о чем никого не спрашивает. В комнате будто в миг потемнело.