Опасное поручение

— Значит, ваши финансовые дела в последнее время были расстроены? Правильно я Вас понял?

— Что-то вроде того, — мой собеседник горько усмехнулся. — Крестьяне, понимаете ли, совсем отбились от рук. Не хотят работать. О вольности мечтают, как во Франции. Что бы они понимали! Поэтому нечего удивляться, что крестьяне совсем работать не хотят. Их нужно держать в крепких руках, а у меня плохо это получается в силу мягкого склада характера.

— И двести тысяч вам очень пригодились?

— Да! Представьте себе, пригодились. Я вижу куда Вы клоните, вижу. Мол, Григорий Николаевич нуждался в деньгах и поэтому из-за наследства убил своего брата. Чепуха! Ещё раз повторяю, что это чепуха!

Дядя фрейлины встал с кресла и взволнованно заходил по библиотеке.

— Кто-то действительно может подумать, что у Вас была причина желать смерти своему брату.

— Так может подумать только тот, кто не знал меня и Павла! Мы любили друг друга. Он сам не раз одалживал мне деньги, если уж на то пошло. Причем я его не просил об этом. Он мне помогал как старший брат. Павел всегда заботился обо мне, совсем как в детстве. Глупо даже предположить, что я мог желать ему смерти! Подумаешь, деньги. Куда мне их тратить? Куда? Были бы дети, а так ведь их у меня нет.

Он внезапно успокоился и опять сел в кресло. Я уже привык к порывистому темпераменту Григория Николаевича. Но может быть, он как раз во время внезапного порыва и убил брата? Нет, вряд ли. Преступление тщательно готовили.

— Если честно, я не очень верю в то, что Павла убили. Любите вы, молодежь, создавать проблемы, а потом преодолевать их. Начитаетесь книжек, вот вам в голову и приходят всякие странные идеи.

— И все же, смерть вашего брата очень загадочна. Ведь у него не было причин совершать самоубийство. Он был в хорошем настроении, имел неплохое для своего возраста здоровье, готовился к свадьбе дочери, финансовые дела его находились в отличном состоянии, у него была достаточно высокая должность в министерстве. Так с чего бы ему вешаться?

— Полиция сказала, что он выпил в тот вечер много. Даже водку, кажется, заказывал, — неуверенно проговорил Григорий Николаевич.

— Это не так. Служанка постоялого двора, в котором ваш брат остановился в Костроме, сказала мне, что вечером перед смертью он выпил только кружку пива. И всё. Больше ваш брат в тот вечер ничего не пил. Служанка говорила, что ваш брат мог вечером после ужина выпить половину бутылки вина, не больше. Он равнодушно относился к таким напиткам. Это подтверждает его дочь. Да и вы сами это прекрасно знаете. Разве нет?

— Вообще-то да, Вы правы. Павел не увлекался вином. Он не раз укорял меня, за мою слабость.

— Вот видите. Убийца или убийцы просто облили сюртук вашего брата, например, ромом, чтобы создалось впечатление о том, что он совершил самоубийство под его влиянием. Ведь как раз в таком состоянии люди и совершают чаще всего бессмысленные поступки.

— Это ужасно! Просто поверить не могу. Но если так, то Вы должны обязательно найти убийцу.

Григорий Николаевич замолчал. Он внимательно рассматривал свой бокал, как будто бы на нем было написано имя преступника. Я тоже молчал. Пауза затягивалась. Следовало сменить тему беседы.

— И ещё один вопрос, сударь. Как ваш брат относился к живописи? — спросил я.

— К живописи? — переспросил Старосельский. — А что такое?

Я рассказал ему об интересе его брата к одной из картин итальянского художника Бернарди, что именно в поисках этого произведения искусства он и поехал в Кострому.

— Когда я разыскал в Петербурге Бернарди, то он оказался мертвым. Его ударили ножом в грудь, — закончил я свой рассказ.

— Ужасно, это просто ужасно. У Павла, конечно, было несколько картин, но, так сказать, для красоты. Он не увлекался живописью. Да вы и сами заметили, наверное, что в этом доме картин совсем немного. А вот читать он любил.

Действительно, насколько я успел заметить, картин в петербургском доме Старосельских было немного.

— Значит, вас удивило, что ваш брат ездил в Кострому, чтобы увидеть некую определенную картину? — уточнил я.

— Совершенно верно. — Мой собеседник протянул руку к хрустальному графину, в котором оставалась уже едва ли половина содержимого.

— Хотите ещё выпить?

— Да, буду признателен вам.

Я решил, что немного портвейна мне не помешает. Голова моя была забита самыми разными сведениями, которые требовалось разложить «по полочкам». Дома следовало записать на бумаге, всё, что рассказали мне Староселськие.

После этого я задал Григорию Николаевичу ещё несколько вопросов. Некоторые из них повторялись, так как я надеялся, что мой собеседник ошибется в ответе. Однако, дядя фрейлины Великой княгини ни разу не запутался, не сбился. В конце концов, мне стало ясно, что ничего больше я не узнаю, по крайней мере, сейчас, и поэтому попрощался с ним.

— Надеюсь, сударь, Вы найдете убийцу моего брата, если, конечно, и в самом деле было совершено преступление. Признаюсь, Вы почти убедили меня, что Павла убили.

— Сделаю всё, что смогу, — заверил я его.

— Если Вам что-нибудь понадобиться — обращайтесь ко мне. Я всегда к Вашим услугам. Здесь в Петербурге я пробуду ещё неделю или две.

— Непременно обращусь, сударь.

Григорий Старосельский позвонил в колокольчик и велел появившейся служанке отвести меня в гостиную. Там меня ждала Елена. Она предложила отобедать у них, но я отказался, сославшись на многочисленные дела. Задерживать меня она не стала. Я попрощался, после чего вскоре уже шел по Гороховой улице. Длиннополая шляпа-боливарка, надвинутая на самые глаза, надежно прятала мое лицо от взглядов прохожих. На Малой Морской улице я нанял экипаж и поехал к Илье Ивановичу Добронравову, коллеге и приятелю Павла Николаевича Старосельского.

Глава 19

Поговорить с Ильей Ивановичем Добронравовым мне нужно было уже давно, ведь он был чуть ли единственным другом Старосельского. Причем старинным другом. К тому же они работали в одном министерстве — в министерстве иностранных дел. Правда, заведовали они разными департаментами.

Дом Добронравова оказался большим и хорошо ухоженным. На меня он произвел большое впечатление своим архитектурным стилем. Сразу было понятно, что он принадлежит состоятельному и имеющему прекрасный вкус человеку.

— Владимир Сергеевич Версентьев, — представился я, когда мне открыл дверь ливрейный слуга Добронравова. — К Его превосходительству Илье Ивановичу Добронравову с рекомендацией от Елены Павловны Старосельской.

Я протянул слуге письмо, которое мне дала Елена, и меня провели в огромную гостиную. Хозяин дома появился минут через двадцать.

Это был высокого роста худощавый мужчина лет пятидесяти, с благородным лицом, темными глазами и почти полностью седыми волосами. Он внимательно рассматривал меня.