Опасные тропы
Шрифт:
— А мне вот сказал… Боится, в годах, говорит, разница.
— Так и сказал? Не может быть! — вспыхнула Аня.
— Что же, я врать буду? Факт, так и сказал.
— А вы?
— Я, что же. Неудобно как-то малознакомому человеку сказать, что он чудак, но, между нами, я ему намекнул, пусть обижается, если хочет.
Аня шагнула к полковнику Соколову, прильнула к плечу.
— Вот и чудесно, — поддержал ее Соколов. — Не плачь, все утрясется, и, наверное, раньше, чем окончится мой отпуск, так что у меня имеется шанс погулять на твоей свадьбе. Да, давно хочу спросить тебя — ты Виталия
— Очень смутно.
— И до приезда сюда никогда с ним не встречалась?
— Ни разу.
— Ну а фото его тех времен у тебя есть?
— Групповое.
— Изменился Виталий с тех пор?
— По тому фото судить трудно, да и его там еле видно в третьем ряду.
Соколов переменил тему разговора.
— Ты, кажется, собиралась стать женой Виталия…
— Нет, — Аня смутилась, говорила с трудом. — Я его не любила, он объяснялся, настаивал, рассказывал о боевом прошлом наших отцов, о большой дружбе наших семей тогда, до войны…
— Понимаю… — задумчиво произнес полковник, — психическая атака.
— Мне казалось, да и сейчас кажется, что Виталий любит меня, и я почти согласилась выйти за него. Выйти… — она на мгновение умолкла, подняла на него глаза. — А потом я поняла, что люблю Алексея Шаврова, — продолжала Аня, — и вот не знаю, что делать. Мне стыдно смотреть Виталию в глаза, — она поправила стоявшую на столе фотокарточку Ельшина.
— Ты перепутала фото. Здесь должна быть другая карточка, — тихо сказал Соколов и протянул ей снимок.
— Кто это? — удивилась Аня.
— Это инженер Виталий Ельшин, — твердо сказал полковник.
Ее расширенные, наполненные ужасом глаза остановились на фото там, на столике:
— А это? Кто же он?
— Пока не знаю. Но скоро обязательно узнаю, — пообещал Соколов.
— Где же Виталий? — еле слышно спросила она.
— Не беспокойся, жив. Работает в Хабаровске. У него семья.
Обессиленная, она опустилась на стул.
— Вот что, — продолжал полковник, — предупредить тебя я обязан: будь с тем, кто выдает себя за Виталия Ельшина, начеку. Ты не должна и виду подавать, что знаешь правду, иначе он догадается, насторожится…
— Обещаю… — прошептала Аня.
— Верю. А вон и Василий Фомич приехал.
— Извините, дядя Ваня, — девушка быстро покинула комнату.
Брянцев прямо прошел к гостю, поздоровался, устало подсел к столу.
— Ты вроде бы с лица сдал после приезда из Москвы, — пошутил Соколов.
— Сдашь, брат! По-новому все дело ставим, по-новому жить начинаем. Раньше на неполадки будто в перевернутый бинокль смотрели — далеко они и маленькие, а как велели нам партия и правительство в бинокль как положено взглянуть, мы и ахнули — завод образцовый, а с технологией не все в порядке… Представляешь мое положение?
— Смутно представляю.
— То-то и оно! Тебе простительно, ты ведь у нас кандидат исторических наук и к технике не привержен, а с меня рабочие ой как спрашивают, и спрашивают, не когда прекратила свое существование Византийская империя, а почему, например, у нас слабо еще внедряются в производство ценные рационализаторские предложения, почему мы «новыми» марками называем сорта стали, которые плавим не один год уже.
Немного
помолчали.— Что же ты им отвечаешь?
Брянцев сердито поднял брови:
— Я ведь не оратор тут, а директор. Отвечать-то не словами надо, а делом. С меня не красноречие спрашивают. Так-то, товарищ ученый, — закончил он шутливо.
— Письмо сегодня получил, из Москвы переслали, от Шелеста, — сказал Соколов.
— Что пишет?
— Приветы… Вспоминает, конечно, о любимых его Курилах, о Камчатке… На КПП у него куча забот-хлопот. Старая пословица «Солдат спит, служба идет» ныне не годится. В наше время та служба, когда солдат не спит, а бодрствует…
— А у тебя как? — осторожно осведомился Брянцев.
— И успехи есть, и неудачи. Михеева посоветовал освободить.
— Правильно, зачем же парня мучить, коль он невиновен, — согласился Василий Фомич.
— Кроме того, надо спутать врагу карты, заставить его сделать неверный шаг. А враг — опытный, хитрый и жалости не знает. Чтобы опередить меня, он не остановился перед уничтожением своего же агента — «Аиста».
— Ты думаешь, что техник Глухов и есть «Аист»? И что его убили, да еще и свои же?
— Да. Раньше я это предполагал, поскольку скоропостижная смерть при некоторых обстоятельствах всегда вызывает подозрение… Сегодня я уже не предполагаю, а знаю — Глухова убили. Больше того, я приблизительно знаю, как именно его убили и кто его убил.
— Мне можно присутствовать? — спросила Аня. Она успела привести в порядок заплаканное лицо.
— Да, Аня, — разрешил Соколов. — Условимся, товарищи: о том, что я вам говорю, — никому ни слова.
— Может, ты расскажешь поподробнее? — нахмурился Брянцев.
— Подробностей пока мало, — начал полковник. — Вечером кто-то вызвал Глухова на улицу и о чем-то беседовал с ним. А через несколько минут Глухов скоропостижно скончался от разрыва сердца…
— Бывает и так, — недоверчиво заметил Василий Фомич.
Соколов спокойно продолжал:
— По моей просьбе врач-эксперт произвел тщательный осмотр трупа и обнаружил почти незаметный укол шприцем, после чего уже без особого труда нам удалось установить, какой именно был введен яд и его свойства… Оказалось, после введения в организм этого яда человек погибает именно через десять минут и именно от разрыва сердца, так что сомнений быть не может. Вывод экспертизы: на пальце убийцы было кольцо, снабженное специальным микроскопическим шприцем — на вооружении иностранных разведок и это имеется.
— Рукопожатие? — ужаснулась Аня.
— Значит, Глухова таки убили… — казалось, Брянцеву было трудно в это поверить… — Но почему?
— Это нетрудно объяснить: потому, что резидент иностранной разведки, обосновавшийся у тебя на заводе, каким-то образом узнал о том, что шпион Дергач с пленкой схвачен на контрольно-пропускном пункте, и правильно заключил, что рано или поздно мы узнаем, от кого он получил секретные сведения, и тогда арест Глухова неминуем. А Глухов мог бы выдать других, немало рассказать нам. И вот — резидент убрал своего же агента. Но меня очень интересует не столько этот факт, сколько другое: почему убийство произошло после твоего, Василий Фомич, приезда из Москвы.