Опавшие листья
Шрифт:
"И когда надвинулась эта тень? — думала Варвара Сергеевна… — Как я ее не приметила?"
Михаил Павлович, сгорбившийся, жалкий в своем черном, узком, коротком пальто, прошел обратно.
— Приехал Федя? — спросил он. Варвара Сергеевна махнула рукой.
— Ну, давай, мать, обедать.
Варвара Сергеевна сидела как на иголках. Рассеянно разливала суп, резала жаркое — она приготовила утку для Феди, а сама прислушивалась, не стучат ли по лестнице знакомые торопливые шаги, через две-три ступеньки… Вот-вот задребезжит колокольчик.
Михаил Павлович, как нарочно, долго сидел
— Дождешься, матушка! Поди с товарищами закатился куда-нибудь по злачным местам опрыскивать эполеты. Что ему, что мать волнуется.
— Нет, не такой Федя, — робко защищала Варвара Сергеевна.
— Все они одинаковые… Хороши! Современное поколение… А мы, дурни, радовались детям. Вот будут утешать, ублажать на старости.
— Грех так говорить, Михаил Павлович. Мало ли что могло случиться.
Было тяжело. Ревнивая обида против воли закрадывалась в душу.
Наконец в шесть часов Михаил Павлович ушел в свой кабинет отдохнуть перед клубом, и Варвара Сергеевна, поручив Липочке прибрать стол, а кухарке держать обед на плите и поставить самовар, поспешила опять к окну.
Солнце освещало лишь узкую полоску у самой их двери, и там щурилась и грелась полосатая желтая с белым кошка старшего дворника.
Тетя Катя подошла и сквозь ветви филодендрона заглянула в окно.
— Ишь, кошка умывается, — сказала она. — К гостям, значит. Сейчас и приедет.
Постояла и отошла.
Кошка умывалась, и хотелось верить, что это неспроста. Но против воли вставали в голове ужасы. Мало ли что могло случиться! Говорят, ни одни маневры не проходят без несчастных случаев. То задавят кого-нибудь, то пушкой убьет… Мог и заболеть, солнечный удар мог случиться… Мало ли что!
Медленно и звонко, каждым ударом отдаваясь в сердце Варвары Сергеевны, часы с рыцарем пробили семь. Кошка улеглась в крошечном четырехугольнике света. Весь боковой флигель был под косыми солнечными лучами, стекла в верхних этажах блестели так, что было больно глазам.
В своих думах Варвара Сергеевна прослушала, как подъехал извозчик… Но шаги в воротах сейчас же узнала. Шибко забилось ее сердце. Федя шел быстрыми шагами стройный и тонкий в светло-сером пальто с золотыми погонами и пуговицами. Он сейчас же увидел ее и замахал ей рукою.
Она хотела броситься в прихожую, чтобы самой открыть дверь, как много раз открывала, когда он был гимназистом, кадетом и юнкером, но вдруг отяжелели и стали мягкими ее ноги, в глазах потемнело и она, шатаясь, едва дотащилась до дивана.
— Липа! Липочка! — слабым голосом позвала она. — Открой! Федя…
Все завертелось у нее перед глазами. Липочка побежала в прихожую.
— Мама! Что с тобою! Какая ты бледная!
— Ничего, Липа… Это так. От радости… Пройдет… Сейчас пройдет… Открой же!
— А мама? — услышала она, как сквозь сон, тревожный вопрос Феди.
— Я здесь… Так, сомлела немного, — проговорила слабым голосом Варвара Сергеевна и сейчас же почувствовала горячие поцелуи на руках и как во сне увидала, как склонилась перед нею на колени стройная фигура в темном сюртуке со светлыми погонами. Круглая голова
с мягкими, шелковистыми, отросшими волосами просунулась ей под руку… и сознание вернулось к ней.XXXVIII
Через час она сидела за столом. Липочка подкладывала брату куски разогретой утки, и он ел не глядя и торопясь рассказывать. Михаил Павлович ходил по комнате, в пальто и в шляпе, и слушал сына. Он притворялся недовольным, но счастье семьи захватывало и его.
— Что же так долго не шел? — спросила наконец Варвара Сергеевна.
— Знамя, мамочка, относили. Да как! Мы сложились и дали «пескам» сто рублей, и они всю дорогу, по Вознесенскому, то польку, то беглый марш играли, и мы лупили таким шагом, что извозчики рысью не могли нас догнать. Знамя принял Старцев. Он очень красивый, — сказал Федя, — и к Рождеству будет старшим портупей-юнкером.
Потом рассказывал Федя, как государь говорил с ним и сказал ему "храни вас Господь".
— Ты знаешь, мама, он такой добрый, он такой хороший!.. А императрица! Вот уже точно Ангел Небесный!.. Подумай, мамочка, теперь можно тридцать шесть дней отдыхать.
— Да разве отпуск такой большой? — спросила Варвара
Сергеевна.
— А поверстный срок! Я, мама, рассчитал. По железной дороге считают триста верст в сутки и на лошадях семьдесят пять, а мне более пяти тысяч по железной дороге и тысяча шестьдесят четыре на лошадях. Вот и набежало целых восемь дней.
— Не опоздай только, Федя. Я знаю, ты рад для меня. А ты обо мне не думай. Служба прежде всего.
Долго сидели они этим вечером в гостиной. Федя с матерью на диване, Липочка в кресле у стола и тетя Катя в углу под часами.
— Ты, Федя, к няне Клуше съезди, — сказала Липочка.
— Как же, непременно. Завтра утром, мама, мы с тобою к «Спасителю» поедем, а оттуда к няне… Я думаю, и к mademoiselle Suzanne надо съездить.
— Да, — сказала Варвара Сергеевна, — заезжай. Ведь она тебя выходила, когда ты был болен тифом. Она такая одинокая.
— А обедать у дяди Володи будем, — сказала Липочка. — Тетя Лени тебе сюрприз приготовила. А какой не скажу.
— Тетя Лени такая душка!
— По-прежнему влюблен? — сказала Липочка.
— В тетю Лени! — восторженно воскликнул Федя, — как всегда… А что, мама, Ипполита нельзя навестить?
Покрылись пятнами щеки Варвары Сергеевны.
— Тебе, я думаю, нельзя. Меня-то пускают, но при свидетеле.
— Что же Ипполит?
— Ничего, — со вздохом сказала Варвара Сергеевна, — Читает очень много.
— Позволяют?
— Грех жаловаться. Обращение хорошее. Со стороны ему помогают. Бродовичи как-то умеют и книги, какие он хочет, доставить ему. Ведь вот, Федя, жиды, прости Господи, всюду сумеют и найдутся. Жандармский полковник у них бывает, вышли они сухими из воды, ничего их и не тронули, а бедный Ипполит пострадал. А, прости меня Господи, всему коновод Соня.
— В чем же обвиняют Ипполита?
— В пособничестве Сторе. Уже доказано, что Сторе была у него накануне покушения, и что они были вместе в городском саду. Шефкели, у которых Ипполит репетировал, арестованы. Говорят, вся их организация раскрыта.