Операция "Берег"

Обер-лейтенант Земляков хлебнул из кем-то поданного стакана, отвел глаза от тщетно пытающейся одернуть юбку рыже-сочной медсестры. Дружище Барк, сука, исчез — кажется, полез к буфету на разведку. Дышать было трудно, вино на коньяк ложилось очень плохо, музыкальный посвист пластинки и чуть шипящий голос поющей Ильзе Вернер[6] терзали слух. Рядом качался в танце оберштурмфюрер, обнимающий некое юное, горько рыдающее создание с размазанным ало-помадным ртом. Кто-то кричал о «еще бутылке чудо-оружия»….

Кошмар. До службы юный Земляков видал всякое, бывало, отрывались не-по-детски, чего уж там, но до такой крайней упоротости не доходило. В углу у буфетной лежало с десяток тел, белый как мел лейтенант-артиллерист определенно не дышал. Евгений попытался пристроить стакан с вином на загаженный стол, тут его схватили за руку:

— Вы кто?

Фройляйн была красива, даже несмотря на крайнюю степень упитости: голубоглаза, белокура, с маленьким и розовым вспухшим ртом. Взгляд безумный, рука цепкая, с острыми ногтями. Белая блузка напрочь лишилась пуговиц — остался только серебряный значок со свастикой на лацкане — на белоснежной ткани пунцово-винные и иные пятна. Вот та самая… знаменитая белокурая бестия.

— Я связь, — пробормотал Евгений, стараясь не морщиться от боли в руке.

— О, значит, ты всё знаешь? — бухая валькирия жутковато улыбнулась. — Скажи, связь, русские уже здесь?

— Еще нет. Завтра будут.

— Так зачем время терять? Я же так мила, разве нет?

Обер-лейтенант Земляков пытался мужественно сопротивляться, уперся свободной рукой о столик — не помогло — рывком притянули, розовый кукольный рот впился жестоким поцелуем. Со стола сыпались стаканы, кто-то дьявольски хохотал за спиной, а легкие наполнялись парами рома — валькирия была полна этим напитком по самые гланды. Евгений понял, что сейчас задохнется.

«При выполнении особо важного задания, в борьбе с превосходящими силами алкоголя и бл…» — вот прямо так и напишут.

Спас летчик-герой. Евгений почувствовал, что прекрасную душительницу тянут назад — она упиралась, но не выдержала, прервала поцелуй и взвизгнула — оказалось, её сгреб за густые волосы героический Барк. Выдохнуть хоть что-то благодарное обер-лейтенант Земляков не успел — ему не глядя сунули три бутылки.

— Я хочу связь. Или двоих, — морщась от безжалостно треплющей волосы руки, поведала валькирия.

— Уступаю дорогу люфтваффе, — поспешно пробормотал Евгений.

Его явно не слышали — уже целовались, словно жизнь из друг друга высасывали. Ну, главное — многострадальную руку обер-лейтенанта отпустили.

Прижимая к груди бутылки, обер-лейтенант Земляков пробился сквозь музыку и дым к двери. Сердце колотилось, даже протрезвление некое накатило. Или это от боли в руке мысли прояснились?

У дверей не выдержал, оглянулся. Барк был еще жив. Даже весьма. Вообще умеют немцы самозабвенно срываться в грубую порнуху, выкладываются душевно. Впрочем, эти двое, наверное, считают, что это их последний секс.

Евгений вывалился в комнату охраны.

— Спешишь, камрад? — малоразборчиво спросил унтерштурмфюрер.

— Увы, имею срочное задание, — оправдался Евгений, прижимая к груди неудобные бутылки.

Препятствовать выходу не стали — второй эсэсовец был занят — блевал за кресло.

В коридоре было хорошо: тихо и воздух почти чистый, только чуть пыльный. Доносились глуховатые разрывы — сейчас артиллерийский огонь вели по цели не очень отдаленной, наверное, по Северному вокзалу. Евгений сел под стеной, пытаясь отдышаться. В башке было отвратительно: опьянение чуть отступило, но голова кружилась, болела. Не надо было проклятый «Блютгерихт» даже пригублять. Вот же дрянь, смешал все-таки. И рука зверски болит. Посмотрел — с левой руки капала кровь. Ну и ногти у этой голубоглазой стервы…

Ну его к черту. Агентурная работа, да еще в таких условиях — вообще не наш профиль. Нечего было и браться.

Со стоном поднялся, утвердился на ногах. Бутылку оставляем, две берем…

Найти обратную дорогу было не так сложно. Голова соображала, только как-то ограниченно. Оставил за дверью еще одну бутылку, вошел в кабинет. «Тыловые службы» уставились во все глаза. Наверное, не верили, что обер-лейтенант обратно доползет.

— Да, это было нелегко, — признал мученик, сжимая бутылку здоровой рукой.

— Господин обер-лейтенант, у вас кровь, — встревоженно указал Алекс.

— Травма, — согласился Евгений. — Карл, у вас есть бинт или салфетка? Мы отдали свои перевязочные средства партайгеноссе крайсляйтеру.

Бинт нашелся, секретарь довольно ловко забинтовал пострадавшую руку. Что думал о характерных повреждениях от ногтей-когтей, он, к счастью, не вздумал раскрывать. Зато Алекс вновь указал:

— И губа. У вас губа лопнула, господин обер-лейтенант.

— Мелочи, переживу.

— Но если зараза…

Все же соображал Евгений так себе. Черт с ней, с заразой, вот отчего Янис этак многозначительно подмигивает? Не мог же он знать про валькирию… собственно, он на дверь кабинета крайсляйтера намекает. Так…

— Благодарю, Карл. Дружище, вы наверняка спасли мне конечность.

Помахивая бутылкой, героический командир опергруппы направился к двери кабинета. Никто не остановил, но вслед смотрели пристально.

Так, гости. Двое, военная форма, но знаков различия не видно, поверх формы надеты прорезиненные удлиненные куртки морского образца. Молчат, не в восторге от встречи.

Евгений тщательно прикрыл тяжелую дверь.

— Доброй ночи, господа. Вы прибыли за партайгеноссе Вагнером? Боюсь, он нас сегодня не навестит. Занят.

— Это точно, обер-лейтенант? — прервал молчание гость пониже ростом.

Понятно, это старший.

Земляков пожал плечами, прошествовал к крайсляйтерскому диванчику, с облегчением рухнул, закинул ноги на подлокотник, утвердил ценную бутылку на груди, после чего философски высказался:

— В чем можно быть уверенным в такие ужасные дни и ночи? Просто полагаю, что если крайсляйтер не явился до сей минуты, незачем и надеяться. Кёнигсберг стал чертовски опасным городом.

— Хорошо, — старший гость посмотрел на часы, — мы ждем пять минут и уходим.

— Присаживайтесь, — пригласил новоявленный хозяин кабинета — наверняка и у вас ночь выдалась беспокойной. По глотку для тепла? У меня тут есть… э-э, бренди.

— Мы на службе, господин обер-лейтенант, — сказал высокий и усмехнулся.

— Как угодно. Кстати, раз мы уже все равно ждем непонятно чего, — Евгений удобнее задрал ноги в грязных сапогах, — поясните, зачем вам Вагнер? Безусловно, верный партиец, талантливый организатор, прекрасный человек, но в данной-то ситуации.… У него же ревматизм. Зачем новой колонии заведомо нездоровые люди? Это же бессмысленно. Спасаете за прежние заслуги? Бросьте, не та ситуация.