Операция Наследник, или К месту службы в кандалах

— Но вы не знаете Пенелопу!

— Нет, но все еще можно исправить. И не надо так дергаться, посмотрите, вы ногтями порвали кожу на сиденьи. Так зачем вам понадобилось следить за поляком?

— Иногда я готов своими руками убить его!

— Вы уже знаете, как будете осуществлять свою затею? — Ландезен положил интимным жестом руку в лайковой перчатке доктору на плечо. Доктор Гримбл отодвинулся и с подозрением оглядел еврея.

— Вы, случаем, не из полиции?

— Наоборот, мои цели совпадают с вашими.

— Вы тоже хотите жениться на Пенелопе? — напрягся Гримбл.

— Что вы! — замахал руками Гартинг. — Эта женщина не в моем вкусе. Англичанки слишком холодны и рассудочны. Полагаю, вашему поляку вовсе не грозит смерть от половых излишеств. Но давайте к делу. Мне нужен мертвый Фаберовский, а вам — его вдовушка. Мы можем заключить с вами союз. Кстати, хочу вам сообщить важную вещь: послезавтра наши молодожены отбывают в свадебное путешествие. Это значит, что нужно торопиться.

— Но куда они уезжают?

— Мне этого сказано не было. Полагаю, что конечной целью их путешествия должен стать Египет, но туда они не должны добраться. Так вы готовы заключить со мной союз против мистера Фаберовского?

— Да. Вот вам моя рука, мистер Штайнер, — Гримбл протянул Гартингу свою руку и тот легонько пожал ее. — Мне кажется, что мы с вами должны в ближайшее время…

— Скажу откровенно — так как между компаньонами не должно быть недомолвок, — что я не в восторге от ваших мыслительных способностей, и поэтому я буду разрабатывать наши планы.

— Чем же вас, Штайнер, не устраивают мои умственные способности? Я, между прочим, уважаемый в научных кругах врач и опубликовал ряд работ в «Британском медицинском журнале» и «Ланцете», посвященных кишечным паразитам!

— Если бы вы были умнее, Гримбл, вы воспользовались бы любовью той дамы, с которой вы только что разговаривали, и через нее всегда имели бы возможность знать, что думают и собираются делать наши враги. Она сидела бы у них внутри, словно ваши паразиты в кишечнике. Вы же с ней разосрались, как последняя торговка на базаре!

— Но что же тогда делать?

— Будь у меня больше времени, я соблазнил бы ее и мы заимели бы свою шпионку в стане врага, но у нас этого времени нет, а в дом к Фаберовскому меня, как и вас, не пустят. Поэтому я предлагаю следующий план: в пятницу я с самого утра отправлюсь в Дувр. Поскольку, по моим сведениям, не позже чем через десять дней Фаберовский должен быть в Каире. Они вряд ли отправятся пароходом кругом Европы, а скорее всего переберутся на континент и поедут в Венецию, где встретятся с неким мистером Гуриным.

— Гуриным?! — дернулся Гримбл.

— Вы знакомы с ним? — с интересом посмотрел на доктора Гартинг.

— Еще бы! Я на всю жизнь запомнил этого мерзавца!

— Вероятно, Гурин уже мертв или вот-вот простится с жизнью, — Гартинг полагал, что Бинт уже справился со своей задачей в Венеции, и потому говорил об этом с такой уверенностью. — Нам с вами нужно, чтобы и поляк последовал этим путем. Оказавшись в Дувре, я буду дожидаться там приезда молодоженов и во все глаза разглядывать пассажиров прибывающих поездов, чтобы не упустить их.

— А что буду делать я? — спросил Гримбл.

— Вы будете дежурить у дома Фаберовского, с тем чтобы немедленно сообщить мне об их отъезде на тот случай, если они все-таки поедут на пароходе. Если же все будет нормально, вы приедете вместе с ними ко мне и дальше мы уже будем действовать вдвоем.

— А как вы собираетесь прикончить поляка?

Гартинг усмехнулся и взглянул на Гримбла.

— Полагаю, что мы сделаем это в поезде. Выкинем на ходу труп из вагона и сойдем на первой же станции.

— А что же будет с Пенелопой?

Еврей по дружески хлопнул англичанина по плечу.

— Вот вам уже и предоставляется ее утешить и проводить обратно в Лондон.

Хитрый Гартинг быстро сообразил, какие выгоды сулит ему сообщничество такого неуравновешенного и одержимого компаньона, о лютой ненависти которого к поляку было известно буквально всем. Он будет первым подозреваемым, а пока полиция будет идти по ложному следу, он сумеет скрыться. Когда он слез с коляски у станции Бейкер-стрит, они уже были с Гримблом лучшими друзьями и тот даже приглашал Гартинга заглянуть до отъезда к нему домой, чтобы познакомится с его красавицей-сестрой, а заодно познакомится с коллекцией уникальных препаратов.

Глава 22

12 ноября, среда

Первые дни из тех полутора недель, которые Артемий Иванович провел в обществе и на содержании Рухли Блидштейн, показались ему настоящим адом. И дело было даже не в том, что она кормила его исключительно пустыми спагетти с чесноком. Артемий Иванович катастрофически не высыпался. Днем за стенкой шумные еврейки голосили так, что дрожала тонкая дощатая перегородка в разводах от раздавленных клопов и изсверленная любопытными соседскими детьми. А ночью Артемий Иванович безжалостно выгонялся на улицу теми отвратительными типами, которых приводила к себе мадам Блидштейн, и он вынужден был спать на скамейке под открытым небом у вонючего канала, если успевал занять это место раньше других таких же как он бедолаг-сутенеров, изгнанных заступившими на трудовую вахту супругами.

Сперва он им искренне завидовал. Редко кто из них появлялся около скамейки чаще двух раз в неделю. Но вскоре ему открыли глаза на положение вещей. Произошло это после того, как один из претендентов на скамейку принес с собой бутыль изюмной водки. Выяснилось, что среди своих коллег Артемий Иванович находится в наилучших условиях, так как те были мужьями проституток, а Владимиров — вольным орлом, который мог улететь в любой момент, кабы не держали харчи. Кроме того, поскольку супруги его односкамейников пользовались у сильной половины человечества гораздо меньшим успехом, чем мадам Блидштейн, в светлое время суток доморощенные горе-сутенеры вынуждены были еще сами заниматься разным гешефтом: починять лапсердаки соотечественникам, тачать обувь, скупать старье и вылавливать всякий хлам из каналов.

Спустя еще несколько ночей Артемий Иванович настолько сошелся с бедолагами, принося им иногда на закуску холодные слипшиеся спагетти в куске обоев, что те согласились обучить его итальянскому языку, не требуя за то никакой платы. Не умея объяснить по-русски тонкостей итальянского языка и его отличий от германско-еврейского жаргона, на котором изъяснялись сами, его новые товарищи записывали их в коленкоровую тетрадку мадам Блидштейн, снабжая рисунками вместо переводов. К концу недели пребывания в гетто Владимиров мог бегло здороваться по-итальянски, просить милостыню и благодарить в надежде на дальнейшие подаяния. На десятый день скамейные его друзья решили, что Артемий Иванович дозрел до более серьезных понятий, и покрыли листки в коленкоровой тетрадке его хозяйки новыми лингвистическими единицами, на этот раз без рисунков. На следующее утро, едва последний гость покинул жаркую постель Рухли Блидштейн, Артемий Иванович бросился к своей сожительнице за разъяснениями.