Оперативный простор

— Ты же понимаешь, что передачу обязательно досмотрят, а письмо будут читать? — спросил я.

— Понимаю. В передаче нет ничего запрещённого, а письмо не содержит интимных деталей или того, что может повредить Саше.

— Умница, — улыбнулся я. — Что передать на словах?

— Передай, что я его люблю, жду и очень надеюсь, что его невиновность будет доказана.

— Обязательно передам.

Во дворе меня ждал неприятный сюрприз. Стоило мне только покинуть чёрный ход и оказаться на улице, как сзади окликнули:

— Товарищ сотрудник уголовного розыска.

Голос был женский и принадлежал мадам, как я назвал её про себя, Цимлянской.

Я развернулся.

— Я вас слушаю.

У Цимлянской был грозный и напыщенный вид. Она стояла, уперев кулаки в бока и смотрела на меня как на врага народа.

— Вы всю ночь провели в комнате Быстровой! — Она вела себя словно обвинитель на суде.

— Простите, даже если и так — вам какое дело до этого? — перешёл в контратаку я.

Всегда ненавидел столь бесцеремонных особ, любящих совать нос куда не надо. Таких персонажей всегда хватало с избытком в любое время, и пить кровь они умели лучше заправского вампира.

— Жилтовариществу всегда есть дело до поведения жильцов, — изрекла Цимлянская. — Думаю, пора ставить на вид вопиющий факт морального разложения гражданки Быстровой. Не успела, значит, мужа отправить в тюрьму, как уже закрутила роман с новым хахалем.

— Слушайте, вы, гражданка Цимлянская! — разозлился я. — Кто дал вам право судить других людей? Шли бы вы в известное место по известному адресу, пока я не прищемил ваш слишком любопытный нос.

— Да как вы смеете! — взвизгнула она. — Вы грубиян и хам! Вам не место в уголовном розыске! Я обязательно сообщу о вашем поведении начальству!

— Пиши хоть в спортлото! — взорвался я.

Сейчас меня не волновало, что Цимлянская даже представления не имеет, куда я посоветовал ей обратиться. Наглость и беспардонность мадам вывели меня из равновесия. Ещё немного, и я бы послал её по матери — в искусстве выражаться опер способен заткнуть за пояс портового грузчика или матроса.

— Всё! Моё терпение лопнула! — воскликнула Цимлянская. — Я прямо сейчас отправляюсь к товарищу Лапину в жилотдел. И если он не примет все меры по срочному выселению гражданки Быстровой из незаконно занимаемой площади, дойду до самого верха!

— Да пошла ты! — ругнулся я и, развернувшись к ней спиной, пошагал прочь.

— Вы у меня ещё попляшете! — донеслось вслед. — Наплачетесь горькими слезами! И вы, и эта шлюшка.

Я резко развернулся.

— Ты, тварь! Ты кого назвала шлюшкой, а?

Цимлянская побледнела, но не струсила. Женщина оказалась не робкого десятка, а может ей были слишком нужны квадратные метры Катиной жилплощади и ради них она была готова нырнуть хоть в омут с головой:

— А вам непонятно? Совсем страх и совесть потеряла, мужиков к себе таскает!

— Значит так, — сквозь зубы прорычал я. — Ещё раз назовёшь Катю этим словом, я тебя урою! И запомни раз и навсегда: я не хахаль, а родной брат Екатерины Быстровой.

Наверное, это было ошибкой с моей стороны представляться этой расчётливой скотине в юбке. Цимлянская зло ощерилась.

— Ах, вот оно что… Жаль, сразу не рассмотрела ваши документы. Не удивлюсь, если они того — фальшивые!

— Документы настоящие.

— А ну — покажите ещё раз! — потребовала Цимлянская.

— Обойдёшься! — буркнул я. — И я тебя предупредил.

— Ага, ага, — закивала та. — Испугали до ужаса. Определённо, товарищ Лапин узнает сегодня много интересного.

— Да иди ты со своим Лапиным! — плюнул я.

— Ой, ой, какие мы грозные! Катитесь колбаской по малой Спасской гражданин! А я прямо сейчас отправляюсь в жилотдел, — засобиралась та.

Настроение было напрочь испорчено. А ведь утро начиналось так хорошо, так многообещающе…

Мадам явно не собиралась пускать слова на ветер. Если обещала настучать загадочному товарищу Лапину, так и сделает. А это предвещало новую порцию неприятностей для Кати. Как бы не пришлось по серьёзному схватиться за её жилище — нравы в это время особые. Жильё могли отобрать даже у командировочного, который долго отсутствовал по месту регистрации. Что говорить про супругу арестованного преподавателя… И мои нездешние «корочки» ничем не помогут, если только подключить парней из петроградского угро…

Нет, тоже не вариант. Хочешь сделать что-то хорошо — сделай сам.

Обстоятельства складываются так, что мне волей-неволей придётся внести коррективы в планы на сегодняшний день. Если жильё Быстровы получили по линии военного ведомства, надо провентилировать этот вопрос с начальством Александра. Может там найду поддержку.

Решено, сразу после «Крестов» поеду в эту самую военшколу, где он преподавал. Заодно попробую там поводить клювом — может, нарою что-то полезное.

Взять того же Вадима Борисовича Птахина — ну не верю я, что этот господин хороший от чистого сердца озаботился бедами арестованного сотоварища. Не тот типаж. Есть, есть тут какой-то свой интерес. Это во мне не говорят, а просто кричат знание человеческой психологии и оперская чуйка.

Надо бы аккуратно взять его за жабры и потрогать на предмет… Да на любой предмет. Если суетится, значит, есть чего скрывать.

И иногда не нужно копать глубоко, чтобы найти причину чужих волнений.

Глава 17

Прежде в «Крестах» я был только в качестве туриста, причём довольно давно. В памяти отложилась камера-одиночка, которую показывали во время экскурсии — высокое светло окно, тёмно-коричневый дощатый пол, побеленный потолок, оштукатуренная стена, выкрашенная в два разных колера, стол, табуретка, электрическая лампочка, не то топчан — не то кровать.

Особо страшных впечатлений после себя камера не оставила, приходилось видеть места, по сравнению с которыми эта одиночка — всё равно, что гостиничный номер.

Хотя тут как в анекдоте — не надо путать туризм с эмиграцией. В реальности порой в камеры набивали столько людей, что они чуть ли не сидели на плечах друг у друга.

Ещё запомнились решётчатые лестницы и переходы, они складывались в какой-то вычурный архитектурный ансамбль.

Ещё недавно здесь был лагерь принудительных работ особого назначения, теперь же «Кресты» переделывали под следственный изолятор, и Александру то ли повезло, то ли не повезло стать одним из первых задержанных, которого поместили сюда на время следствия. Прежде, если я правильно понял Катю, «политических» держали в Доме предварительного заключения на Шпалерной, а тех, кто проходил по уголовным статьям — на Малой Охте в казармах Новочеркасского полка.

Самбур немного задержался, но я добросовестно прождал его у ворот всё это время, никуда не отлучаясь.

Одет следователь был в матросский бушлат явно с чужого плеча, подмышкой у него был потёртый кожаный портфель.

— Привет, Жора!

— Здорово! Как Раису проводил?

— Да нормально. Когда возвращался, один типчик хотел пристал насчёт «закурить есть», я ему на всякий случай показал револьвер — и мы разошлись.

— А, ну это правильно, — поддержал его я. — Бережённого бог бережёт.