Опиумная война

— Нужно ввести в курс дела наместников. А вы отпразднуйте. Сегодня я очень вами доволен.

— Сегодня я очень вами доволен, — передразнил его Бацзы, когда Алтан ушел. — Попросите его кто-нибудь не быть таким занудой.

Рамса откинулся на локтях и ткнул Рин.

— В академии он был таким же невыносимым?

— Не знаю, — ответила она. — Я плохо знала его в Синегарде.

— Могу поспорить, он всегда таким был. Старик в молодом теле. Как думаешь, он когда-нибудь улыбается?

— Раз в году, — сказал Бацзы. — Случайно, во сне.

— Да бросьте, — вставил Юнеген, хотя он тоже улыбался. — Он хороший командир.

— Он хороший командир, — согласился Суни. — Лучше Тюра.

Мягкий голос Суни удивил Рин. Когда Суни был свободен от своего бога, он был на удивление тихим, почти робким, и говорил только после тщательных размышлений.

Он тихо сидел возле костра. Широкое лицо было расслабленным и умиротворенным. Рин гадала, когда он снова потеряет над собой контроль и станет жертвой криков в своей голове. Он был так чудовищно силен, разбивал головы руками, будто яйца. Убивал с такой легкостью и так ловко.

Он мог бы убить Алтана. Три дня назад в столовой Суни мог бы сломать Алтану шею, как цыпленку. От этой мысли у нее пересохло в горле.

А еще Рин задумалась, понимает ли это Алтан, когда подходит к Суни и отдает свою жизнь в его руки.

На каком-то складе Хурдалейна Бацзы раздобыл бутылку соргового вина. Они передавали ее по кругу. Они только что одержали большую победу и могли позволить себе расслабиться на одну ночь.

— Эй, Рин. — Рамса перекатился на живот и подпер подбородок ладонями.

— Да?

— А разве это не означает, что спирцы все-таки не исчезнут? — спросил он. — Ведь вы с Алтаном можете завести детей и возродить спирский народ.

Кара громко фыркнула. Юнеген поперхнулся и выплюнул изо рта сорговое вино.

Рин стала пунцовой.

— Это вряд ли, — сказала она.

— Почему? Тебе не нравится Алтан?

Ах ты, наглый мелкий говнюк.

— Нет, я просто не могу, — сказала она. — Не могу иметь детей.

— Почему? — напирал Рамса.

— Потому что в академии я уничтожила свою матку, — ответила она и прижала колени к груди. — Она… мешала тренировкам.

Рамса выглядел таким ошарашенным, что Рин засмеялась. Кара ускользнула в уголок.

— Что?! — негодующе сказал Рамса.

— Как-нибудь объясню, — пообещал Бацзы. Он выпил вдвое больше вина, чем остальные, язык у него уже заплетался. — Когда молоко на губах обсохнет.

— Уже обсохло.

— Значит, когда голос сломается.

С минуту они передавали бутылку молча. Теперь, когда неистовство на болотах закончилось, цыке как будто уменьшились в размерах, словно оживляются в присутствии богов, а без них становятся пустыми оболочками.

Они выглядели настоящими людьми, уязвимыми и хрупкими.

— Так, значит, вы последние из вашего народа, — произнес Суни после недолгого молчания. — Печально.

— Да уж. — Рин пошевелила поленья в костре. Она не вполне свыклась со своим происхождением. Она не помнила Спир и не была к нему привязана. Быть спиркой для нее что-то значило, только когда она находилась рядом с Алтаном. — В Спире все печально.

— Во всем виновата идиотка королева, — заявил Юнеген. — Спирцы никогда бы не вымерли, если бы Теарца себя не заколола.

— Она и не заколола, — сказал Рамса. — Она себя спалила. Взорвалась изнутри. Бум! — Он взмахнул пальцами в воздухе.

— Почему она покончила с собой? — спросила Рин. — Я никогда не могла этого понять.

— Я слышал версию, что она была влюблена в Красного императора, — сказал Бацзы. — Он пришел на ее остров, и она тут же в него влюбилась. А он грозил вторгнуться на остров, если Спир не будет платить ему дань. Королеву так потрясло его предательство, что она побежала в храм и покончила с собой.

Рин поморщилась. В каждой версии легенды Теарца выглядела все глупее и глупее.

— Это не история любви, — впервые заговорила из уголка Кара.

Все удивленно посмотрели на нее.

— Эта легенда — никанская пропаганда, — равнодушно продолжила она. — Историю Теарцы сотворили по образцу мифа о Хань Пин, потому что легенда звучит лучше правды.

— И какова же правда? — спросила Рин.

— А ты не знаешь? — Кара впилась в нее мрачным взглядом. — Уж спирцы должны знать.

— А я — нет, это же очевидно. Так как же ты назовешь эту историю?

— Я назову ее не историей любви, а историей про богов и людей. — Голос Кары стал таким тихим, что все наклонились, чтобы ее услышать. — Говорят, Теарца могла бы вызвать Феникса и спасти остров, и тогда Никан не захватил бы его. Говорят, если бы она захотела, то вызвала бы такую силу, что Красный император со своей армией не посмел бы ступить на землю Спира и тысячу лет.

Кара помолчала. Она не сводила глаз с Рин.

— А потом? — поторопила ее Рин.

— Теарца отказалась. Сказала, что независимость Спира не стоит той жертвы, которой потребовал Феникс. Феникс объявил, что Теарца нарушила клятвы правителя Спира, и наказал ее за это.

Рин некоторое время молчала. А потом спросила:

— Ты думаешь, она была права?

Кара пожала плечами.

— Думаю, Теарца была мудрой. Но плохим правителем. Шаманы знают, когда нужно сопротивляться воле богов. Это мудрость. Но правители должны сделать все возможное для спасения страны. Они в ответе за нее. Если ты держишь судьбы страны в своих руках, если приняла на себя обязательства, то твоя жизнь уже тебе не принадлежит. Как только ты становишься правителем, выбор за тебя уже сделан. В те дни править Спиром означало служить Фениксу. Спирцы были гордым народом. Свободным народом. Когда Теарца покончила с собой, спирцы превратились всего лишь в бешеных псов императора. Кровь спирцев на руках у Теарцы. Она заслужила свою судьбу.

Когда Алтан вернулся со встречи с наместниками, большинство цыке уже уснули. Рин не спала, уставившись в догорающий костер.

— Привет, — сказал он и сел рядом. От него пахло дымом.

Рин подтянула колени к груди и повернула к нему голову.

— И как они это восприняли?

Алтан улыбнулся. После приезда в Хурдалейн она впервые видела на его лице улыбку.

— Не могли поверить. А ты как?

— Мне стыдно, — честно призналась она. — И я до сих пор немного под кайфом.