Опора трона

Во Франции все спокойно. О Екатерине тут никто не тоскует, а известие о гибели Густава шведского все восприняли спокойно — чего на войне не бывает! Ожидаемое восшествие на престол его брата всех примирит с несчастьем. Король Людовик пассивен во внешних делах — финансы не позволяют. Посему я решил пойти несколько иным путем. Воздействовать на общественное мнение, от которого правительство сильно зависит. Представить в выгодном свете происходящее в России нахожу крайне полезным. Только действовать нужно не топорно, не через людей, не более чем сбока припека, а тонко и через тех, к кому прислушиваются. Дочь моя в сем сложном предприятии весьма преуспела и останавливаться на достигнутом не планирует. Было бы полезно ее наградить за старания, тем более что жизнь в Париже дорожает день ото дня по указанной выше причине — из-за большого государственного долга королевства. Я бы и сам не отказался, при условии достойной оплаты, занять пост здешнего министра, сменив князя Барятинского. Человек он трудный и неуступчивый. Толку от него как от козла молока.

За сим прощаюсь.

p.s. Довелось мне в Вене поприсутствовать при удивительной комедии, достойной пера Шекспира. Уж я-то знаю толк в театральных постановках! Обретение родственницы бывшим гетманом и ее разоблачение как самозванки в глазах всего австрийского двора. Потрясающе тонко все разыграно, просто великолепно. Таким актерам стоило бы и награду вручить в виде денежного вспомоществования'.

* * *

Прапорщик Сенька Пименов стоял в моем кабинете навытяжку и преданно поедал меня глазами. Нет, уже не прапорщик и знаменосец первой роты — секунд-майор и командир героического батальона егерского легиона. Лично вручил ему офицерский патент.

— Великий подвиг совершили егеря, и потери их считаю личной своей утратой. Награждаю тебя, Арсений Петрович, раз уж ты единственный уцелел, за всех офицеров, которые головы сложили в битве страшной, но честь русского солдата соблюли! Батальон ваш нужно обязательно сохранить. Как пример для всех и память о животы положивших, но чести не лишась! Берешься его восстановить?

Сенька бумагу от меня принял и растерялся. Губы затряслись.

— Да я… Почему только меня?..

— Не спорь с царем! И повышение в чине через несколько ступеней заслужил, и нужно мне всей армии пример подать. Пример отваги отчаянной, а не только царской благодарности. Негоже ставить на такую часть офицера со стороны.

— Слушаюсь!

— Будет и батальону от меня отдельная награда. Какая? Буду думать.

— Знамя нужно новое. Старое-то в негодность пришло, дырка на дырке, — неожиданно проявил инициативу новый секунд-майор.

— Знамя, говоришь? А это мысль! Подумаю.

Я зашагал по кабинету в раздумьях. Остановился напротив героя.

— А скажи-ка мне, друг ситный, не ты ли короля шведского на тот свет отправил?

— Не могу знать, Ваше Императорское Величество! — молодцевато гаркнул Пименов.

— Ты мне тут Ваньку не валяй! Говори как на духу: стрелял в группу шведских офицеров?

Сенька смутился.

— Было дело. Шагах в шестиста от баррикады гарцевали всадники в перьях. Ну и был промеж них один, с голубой лентой. Вот его я и взял на мушку. Карабин мне вы, государь, отменный подарили. Далече бьет…

— Значит, ты… Про это много не болтай. Не просто генерала ты пулей снял — монарха! Еще одного положишь, и впору на груди татуировку сделать: «Смерть тиранам!»

Судя по загоревшимся глазам моего секунд-майора я ему подал идею. Того гляди, и вправду наколет.

На моем столе были приготовлены награды — белый эмалевый крест Георгия Победоносца 2-й степени на длинной черно-оранжевой ленте и шитая золотая четырехугольная звезда из кожи, ткани и серебряной нити. У меня таких знаков отличия уже много, привезли с Петербургского Монетного двора. И не только крестов, но и прочих высших орденских отличий Империи — императорские ордена Святого апостола Андрея Первозванного, Святой Анны, Святого Благоверного князя Александра Невского. Последний сегодня получит Зарубин. Не обойду наградами и правительство, начиная с Перфильева.

— Секунд-майор Пименов! Благодарю тебя за верную службу! И за подвиг беспримерный! Произвожу тебя в георгиевские кавалеры! Носи крест и орден с гордостью. И чести, славы, отваги и мужества как первый мой офицер, награжденный мной сим отличием, никогда не теряй!

Я повесил ленту Сеньке через плечо так, чтобы крест оказался на бедре. Расправил. Приколол на левую сторону груди с помощью булавки звезду с надписью в центре «За службу и храбрость». Хлопнул секунд-майора по плечу.

— Что сказать надо?

— Эээ… Спасибо?

— Эх, ты! А еще героем прозываешься! Служу царю и Отечеству! Вот как следует отвечать!

— Служу царю и Отечеству!

— Вот это по-нашему! Молодец! А теперь ступай. У меня дел невпроворот.

Пименов ушел.

Я вздохнул, глянув на серую хмарь за окном. Меня ждали бумаги. Много бумаг. И сверху лежала депеша от генерал-губернатора Оноре Мирабо о происшествии в Москве. О том, что русский бунт, кровавый и беспощадный, еще не исчерпался, несмотря на все мои усилия.

Глава 17

Генерал-аншеф Долгоруков вышел из ханского дворца в Бахчисарае, пребывая в крайней степени раздражения.

Тяжелым вышел разговор с Сахиб-Гереем II, чуть до ареста хана дело не дошло. Он хоть и глава крымцев, впервые за двести лет выбранный племенами, но по сути русский заложник. После восстания, накануне которого хан пытался объявить о своем отречении и заперся во дворце, после карательных экспедиций русских против мятежных аулов, после гибели Девлет-Герея в Алуште, остался Сахиб-Герей один. При избрании его поддержали самые сильные племена — ширин и мансур. Ширинский бей теперь присягнул на верность русской императрице, степные мансуры ушли воевать ногаев вместе с Шехин-Гереем, младшим братом хана и главным его соперником. При дворе сложились прорусская и тайная проосманская партии, не было только ханской. В ближайших к Бахчисараю аулах урусы поизвели самых буйных, а знать так запугали, что та поспешила сбежать в Порту.

Сахиб-Герей тоже хотел в Константинополь. Он боялся. Трусливый по природе, хан окончательно сомлел, когда доставили вести о резне, случившейся в Приазовье.

Не успел прибыть в степи страшный Сувор-бейлербей, покоритель Царьграда, как старейшины и мурзы всполошились и запросили мира. Русский генерал согласился. Собраться решили под Ейском. Буджакская, Едисанская, Джембойлукская, Джетышкульская орды прислали своих представителей. Гуляли три дня: съели 100 быков и 800 баранов, выпили 500 ведер водки, которая позволена мусульманину-ногаю в отличии от виноградного вина. К концу праздника, когда никто на своих ногах стоять не мог, а кое-кто умер, переоценив свои силы, к Суворову подошел Шехин-Герей и, угодливо улыбаясь, зашептал:

— Меня прислал брат, крымский хан, чтобы тебе помочь и наших вассалов-ногаев к повиновению привести. Не верь им! Сегодня они клянутся в покорности, а завтра снова в набег пойдут. Разве вернули они тебе полон, который увели из ваших земель? Не станут они переселяться на восток, хотя уверяют тебя, что покорны воле пославшего тебя повелителя урусов.

— Что предлагаешь?

— Пока эти отщепенцы валяются пьяными, прирежем их как собак. Если сделаешь меня ханом вместо брата, возьму на себя этот грех.