Оракул с Уолл-стрит 3
Шрифт:
К полудню мы достигли Филадельфии, где к нам в купе подсел новый пассажир, полный джентльмен лет пятидесяти, с внушительными бакенбардами и золотой цепочкой от часов, пересекавшей его жилет.
— Седрик Уинтроп, — представился он, аккуратно размещая шляпу на полке. — Производитель шляп из Питтсбурга.
— Уильям Стерлинг, — я пожал его руку. — А это мой коллега, Патрик О’Мэлли.
— Приятно познакомиться, джентльмены. Вы по делам в Питтсбург?
— В Акрон, — ответил я. — К Говарду Милнеру из Milner Rubber Works.
— Ах, Милнер! — глаза Уинтропа загорелись. — Знаменитый резиновый король. Мы с ним встречались на конференции промышленников
Уинтроп оказался словоохотливым попутчиком. Когда проводник принес обед на серебряных подносах, шляпник был в разгаре увлекательного рассказа о том, как едва не разорился в 1907 году.
— Это был настоящий крах, джентльмены, — говорил он, аккуратно разрезая бифштекс. — Банки закрывались один за другим, кредиты замораживались. Мне пришлось заложить дом и фабрику, чтобы выплатить долги поставщикам.
— И как вы выкарабкались? — спросил я, искренне заинтересованный. Его история могла дать ценные подсказки для моих планов относительно грядущего краха 1929 года.
— Диверсификация и железные нервы, молодой человек, — Уинтроп промокнул усы салфеткой. — Я сосредоточился на военных контрактах. Фуражки, береты для европейских армий. Когда началась война, мое предприятие уже было готово к резкому увеличению заказов. — Он отпил глоток вина. — И знаете, что еще спасло меня? Золото. Мой дед всегда говорил: «Держи десятую часть состояния в золоте, и ты никогда не останешься без гроша».
Эти слова поразительно перекликались с моими собственными рекомендациями в «Плане штормового предупреждения».
После Филадельфии наш поезд продолжил путь в сторону Питтсбурга. К нам в купе подсел еще один пассажир, худощавый мужчина лет сорока, представившийся профессором Гарвардского университета Эдвардом Мортоном.
— Экономист? — поинтересовался я.
— История экономических кризисов, — уточнил профессор, раскладывая на столике бумаги. — Сейчас работаю над монографией о финансовых паниках XIX века.
Это становилось все интереснее. Словно сама судьба подбрасывала мне собеседников, чьи знания могли оказаться полезными.
— Я как раз обсуждал с коллегами перспективы нашего нынешнего экономического бума, — вставил я, пытаясь направить разговор в нужную сторону. — Некоторые утверждают, что мы вступили в эру бесконечного процветания.
Профессор поднял глаза от бумаг:
— Бесконечного? — он невесело усмехнулся. — Молодой человек, в истории мировой экономики не было ни одного периода роста, который не сменился бы спадом. Это так же неизбежно, как смена времен года.
— Вы полагаете, что текущий рост не продлится долго? — поинтересовался я, стараясь не выдать свою осведомленность.
— Посмотрите, — профессор вытащил из портфеля несколько графиков, — здесь отмечены все финансовые кризисы с 1792 года. Паника 1819 года, кризис 1837-го, паника 1857-го, кризис 1873-го, паника 1893-го и, наконец, 1907-й. Что вы видите?
Я внимательно изучил графики:
— Периодичность. Примерно каждые двадцать лет.
— Именно! — профессор ткнул пальцем в бумагу. — Если история чему-то учит, то следующий серьезный кризис мы увидим до конца этого десятилетия.
Уинтроп, внимательно слушавший нашу беседу, нахмурился:
— Но ведь сейчас все иначе. Новые технологии, растущая производительность, стабильная валюта…
— Всегда кажется, что «на этот раз все иначе», —
профессор покачал головой. — Так говорили перед каждым крахом. В 1857-м это были железные дороги, в 1893-м — электрификация, в 1907-м — автомобили и телефоны. Нынешний бум на фондовом рынке поддерживается в значительной степени заемными средствами. Маржинальные кредиты растут экспоненциально. А это всегда — всегда! — заканчивается одинаково.Наш разговор привлек внимание других пассажиров.
К обсуждению присоединился седовласый банкир из Чикаго, настаивавший на устойчивости современной банковской системы, и молодой инженер с завода Ford в Детройте, восторженно рассказывавший о революции массового производства.
Из соседнего купе к нам заглянула элегантная дама средних лет в скромном, но изящном костюме темно-синего цвета, с ниткой жемчуга на шее.
— Прошу прощения за вторжение, господа, но ваша беседа звучит куда интереснее, чем мой роман, — она улыбнулась, и морщинки в уголках ее глаз выдали годы, которые тщательно скрывала безупречная прическа. — Элеонора Броуди, направляюсь в Кливленд к сыну.
Уинтроп немедленно уступил ей место, галантно поклонившись.
— Вы как раз вовремя к дискуссии о будущем американской экономики, — заметил профессор Мортон.
— О, меня больше интересует американский семейный бюджет, — рассмеялась миссис Броуди. — Мой покойный муж всегда говорил, что настоящая экономика делается не на биржах, а за кухонными столами.
— Мудрый был человек, ваш супруг, — согласился профессор.
— Видите ли, — продолжила миссис Броуди, аккуратно расправляя складки на юбке, — я наблюдала, как изменился семейный бюджет за последние тридцать лет. Когда мы только поженились в 1898-м, почти все деньги уходили на еду и жилье. Теперь же мой сын и его жена тратят значительную часть на автомобиль, радиоприемник, телефон… — она задумалась. — И, конечно, развлечения. Кинотеатры каждую неделю, представляете?
— Действительно, структура расходов среднего американца кардинально изменилась, — заметил я. — Это отражает более глубокие экономические и социальные сдвиги.
— Знаете, что меня больше всего поразило в прошлом году? — миссис Броуди наклонилась вперед, словно собираясь поделиться секретом. — Моя невестка показала мне свою книгу домашнего бюджета. Они с сыном откладывают деньги ежемесячно на «будущие модели». Не на старость, не на образование детей, а на новый автомобиль через три года и новый радиоприемник через два! Раньше такое и в голову бы не пришло.
— Потребительский кредит меняет представление о планировании, — согласился банкир. — Многие семьи теперь живут в домах, на которые копили бы двадцать лет, если бы не ипотека.
Миссис Броуди кивнула:
— И это не всегда плохо. Моя собственная жизнь могла сложиться иначе, будь такие возможности раньше.
Она замолчала на мгновение, глядя в окно на проплывающие пейзажи, затем продолжила, и в ее голосе зазвучала едва уловимая грусть:
— Мой отец был учителем в маленьком городке в Огайо. Когда мне исполнилось шестнадцать, меня приняли в консерваторию в Бостоне. Музыкальный талант, говорили учителя. Но… — она развела руками, — не было денег. Не просто не хватало, их не было совсем на такие излишества. И я осталась дома, вышла замуж за местного аптекаря. Хорошего, доброго человека. — Она улыбнулась воспоминаниям. — Но иногда я думаю, что сейчас молодая девушка в такой ситуации взяла бы кредит, нашла бы работу в городе. У нее был бы выбор.