Оракул с Уолл-стрит 3

— Дальше что, босс? — спросил О’Мэлли, когда мы, расплатившись и попрощавшись с Риддлом, оказались под тусклым светом единственного работающего фонаря.

— Нужно поймать такси, — я оглядел пустынную дорогу. — Но сначала…

Я подошел к телефонной будке у диспетчерской и набрал номер. Междугородний разговор с Саутгемптоном снова занял несколько минут, но в конце концов мне удалось связаться с Констанс.

— Мы долетели, — сказал я ей. — Спасибо, Констанс. Ты спасла нам жизнь.

— У тебя есть склонность к драматизму, Уильям, — в ее голосе слышалась улыбка. — Но я рада, что помогла. Джек мой давний друг… и, как оказалось, очень любит получать благосклонность богатых наследниц.

— Я твой должник, — искренне сказал я.

— И я обязательно потребую оплаты, — ее голос стал серьезнее. — Будь осторожен, Уильям. Я не знаю, во что ты влип, но чувствую, что это опасно.

— Так и есть. Я расскажу тебе все, когда смогу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

После разговора с Констанс нам пришлось ждать почти полчаса, пока на дороге появилось такси, старый Ford Model T, переделанный под таксомотор. Водитель, пожилой мужчина, с подозрением осмотрел нас:

— Куда едем, джентльмены?

— Бикон-Хилл, — ответил я. — Маунт-Вернон-стрит, 42.

Поездка через ночной Бостон заняла около получаса.

Я смотрел через запотевшее окно на проплывающие мимо улицы, поражаясь, насколько город отличался от того, что я знал в будущем. Он был темнее, компактнее, наполнен характерной атмосферой старой Новой Англии.

Маунт-Вернон-стрит встретила нас тишиной и рядами элегантных таунхаусов из красного кирпича, возраст которых приближался к столетию. Газовые фонари отбрасывали желтоватый свет на блестящую от дождя брусчатку.

Такси остановилось у дома номер сорок два, четырехэтажного таунхауса в георгианском стиле с черной дверью и бронзовым дверным молотком в форме львиной головы.

— Ждать? — спросил таксист, когда мы вышли.

Я бросил взгляд на темные окна дома:

— Нет, спасибо. Мы задержимся.

Когда такси уехало, мы остались одни на тихой улице. О’Мэлли осмотрелся:

— Приличный район. Ваша семья была состоятельной?

— По всей видимости, — я подошел к крыльцу. — Но после смерти родителей дом пустовал. Я жил с тетей в Нью-Джерси.

Мы поднялись по ступенькам к двери. Я опустился на колени и осмотрел третью ступеньку, ища что-то, что подсказало бы интуиция… или, может быть, память Уильяма, которая иногда загадочным образом проявлялась во мне.

Действительно, один из кирпичей оказался слегка расшатан. Я вытащил его, и под ним обнаружился маленький тайник с запасным ключом.

— Надо же, не забыли? — удивился О’Мэлли.

— Я просто почувствовал, — честно ответил я.

Ключ подошел к замку, и тяжелая дверь отворилась со скрипом, нарушившим ночную тишину. Мы вошли в темный холл.

Запах пыли и застоявшегося воздуха окутал нас. Я щелкнул выключателем у двери, но электричество не работало.

— Отключено, — пробормотал я и достал из чемодана небольшой электрический фонарь, одно из тех изобретений, которые уже существовали в 1928 году, но были относительной редкостью.

Луч света выхватил из темноты высокий потолок с лепниной, мраморный пол холла, покрытый тонким слоем пыли, и широкую лестницу, ведущую на второй этаж.

— Патрик, осмотри первый этаж, — сказал я О’Мэлли. — Проверь, нет ли следов недавнего проникновения. И посмотри, работает ли газ на кухне, может, хоть свечи зажжем.

— Понял, босс.

О’Мэлли направился в глубину дома, а я медленно поднялся по лестнице на второй этаж.

Время здесь словно остановилось. Зеркала в тяжелых рамах, покрытые чехлами мебель, старинные картины на стенах. Все выглядело так, будто хозяева просто ненадолго вышли. Только слой пыли и затхлый воздух выдавали, что дом пустовал годами.

Я шел по коридору, и с каждым шагом в голове возникали странные образы. Вот эта дверь ведет в комнату матери. Здесь, в нише, стояла китайская ваза, подарок отцу от делового партнера. А там, в конце коридора — кабинет Эдварда Стерлинга.

Я остановился перед массивной дубовой дверью. Странное чувство дежавю охватило меня.

Я был здесь раньше… вернее, Уильям был. Это его память, проникшая в мое сознание вместе с его телом. Я потряс головой, отгоняя наваждение, и открыл дверь.

Кабинет Эдварда Стерлинга представлял собой просторную комнату с высокими окнами, выходящими на улицу. Большой письменный стол красного дерева занимал центральное место, а вдоль стен тянулись книжные полки до самого потолка. В углу стоял глобус внушительных размеров, а рядом с ним — небольшой бар с графинами.

Я медленно обошел кабинет, освещая фонарем каждый уголок. На столе лежали бумаги, покрытые тонким слоем пыли, словно кто-то прервал работу и больше никогда к ней не вернулся. Календарь на стене показывал май 1925 года, месяц смерти Эдварда Стерлинга.

— Эдвард, что ты оставил своему сыну? — тихо произнес я, присаживаясь в кожаное кресло.

Методично, ящик за ящиком, я начал обыскивать стол. Деловые бумаги, счета, старые письма. Ничего, что указывало бы на Continental Trust или «Анакондо».

О’Мэлли появился в дверях:

— Первый этаж чист, босс. Газ отключен, но я нашел несколько свечей в буфетной.

Он зажег две свечи, поставив одну на стол, а другую на маленький столик у книжных полок. Мягкий, колеблющийся свет наполнил кабинет, придавая ему еще более призрачный вид.

— Что-нибудь нашли? — спросил он.

— Пока нет, — я закрыл последний ящик стола. — Если отец собрал компромат на Continental Trust, он должен был спрятать его очень тщательно.

Я встал и начал осматривать книжные полки.

Тысячи томов — классическая литература, научные трактаты, энциклопедии, собрания сочинений… Я водил пальцем по корешкам, пытаясь почувствовать что-то необычное. И вдруг мой взгляд упал на полку с экономической литературой.

Пять томов «Истории банковского дела» Томаса Хаббарда. Между четвертым и пятым томами стояла тонкая книга в неприметном переплете — «Финансовые кризисы XIX века» Роберта Уэллса. Я потянулся к ней, но что-то заставило меня остановиться.

Я снова посмотрел на книжный ряд. Что-то не так. Если это полное собрание… Стоп.